Последний солдат империи - читать онлайн книгу. Автор: Александр Проханов cтр.№ 90

Все трое крадучись прошли мимо Белосельцева, и тот увидел, что двойник Гайдара сотрясается от рыданий.

Белосельцеву хотелось оценить истинные силы защитников. Понять, возможно ли реальное сопротивление штурмующим регулярным частям, спецподразделениям и танковым ударам.

Он видел несколько автоматов, двуствольных охотничьих ружей и казачьих сабель, две-три деревянных рогатины, несколько кос и крестьянских молотильных цепов. Видел метательные устройства, изготовленные из деревянных рогулек и резиновых лент. В одном месте заметил ящик перезрелых помидоров, чье попадание в танк оставило бы эффектную алую кляксу. Арсенал был внушительный, однако явно недостаточный для перехода в контрнаступление. По- видимому, существовали и другие силы отпора.

Белосельцев обходил вестибюли, и в главном, парадном, где мраморная лестница с пунцовым ковром вела от роскошных входных дверей вверх, в центральные апартаменты Дворца, под потолком, на высокой люстре, на кованом обруче с хрустальными подвесками, сидели демоны. Нахохлились как беркуты, ссутулив горбатые спины, сжав грубые, могучие крылья, приспустив оперенные хвосты. Их лысые головы с загнутыми костяными клювами были недвижны. Лишь мерцали крохотные злые глазки, на которые опускались желтоватые кожаные веки, вдруг яростно вспыхивали, словно видели жертву. И тогда демоны склоняли вниз складчатые голые шеи, раскрывали язвительные рты, готовые выдыхать длинное шипящее пламя. Под люстрами, где сидели демоны, на красном ковре скопились белесые зловонные кучи помета, о которые неминуемо споткнется башмак атакующего десантника.

В одном из коридоров до Белосельцева донеслись чарующие звуки виолончели. Он узнал этюд Вивальди, который любил с юности. Пошел на эти сладостные, томные звучания. В уютном холле, среди гортензий и олеандров, окруженный поклонниками, играл Ростропович. Он сидел на канапе, поджав босые ноги. Его сильные бедра облегало полупрозрачное розовое трико с кружавчиками. Рука мощно и трепетно водила смычком. Глаза были закрыты от страсти. В уголках большого знакомого рта мелко пузырилась млечная пенка. Виолончель работы старинного итальянского мастера, казалось, пела человеческим голосом. Иногда она обретала пышные формы Галины Вишневской, которая протягивала к Ростроповичу руку и ловко хватала за нос. Маэстро кончил играть. Все аплодировали, кидали цветы. А он в изнеможении произнес:

— Революция должна себя защитить... Меняю «Страдивари» на «Калашникова»... Прошу меня простить за минутную слабость... — и по уставшей ноге музыканта из-под кружавчиков побежала прозрачная струйка.

Белосельцев кружил по Дворцу, который казался бесконечным лабиринтом, разворачивающейся спиралью, в чьих завитках начинались галлюцинации, возникали видения. Так, например, он не мог понять, привидилось ему или нет — распахнутое окно, розовая громада гостиницы «Украина», на подоконнике стоит толстая женщина-революционерка в пеньюаре и говорит снимающим ее телеоператорам:

— Если коммунисты ворвутся сюда и захотят меня изнасиловать, я выброшусь из окна. Я девственница, и только мой жених Гамсахурдиа коснется целомудренных ланит...

Внезапно все загудело, зашевелилось. Множество людей кинулись к главному входу. Оттуда, снизу вверх, по парадным ступеням, упруго подымая натренированное тело, ступал полковник Птица. Его взор был надменно-торжественным. Руку он прижимал к сердцу, давая присягу на верность Президенту России.

— Ура!.. — неслось по этажам и лестничным маршам. — Армия перешла на сторону народа!.. Все на улицу брататься с солдатами!..

Стоящий рядом с Белосельцевым косматый старик с холщовой сумкой через худое плечо, тихо произнес:

— Проклятое место. Здесь раньше бойня была. Коров резали. Дом-то этот на коровьих костях стоит. Стало быть будет бойня, — и побрел, похожий на богомольца, обходящего с сумой святые места.

Белосельцеву вдруг стало худо. Его посетило страшное прозрение. Он сидит в холле среди разбитых стекол и развевающихся занавесок. На улице, на камнях, лежит убитый священник. С моста пятнистые танки бьют прямой наводкой по горящему Дворцу.

флагом [1] , кричит в металлический мегафон. Видение было необъяснимо. Не из этих, а из будущих дней, где он сам — защитник проклятого дома. На мраморной стене разрастается малиновая клякса — отпечаток его разбитого в кровь лица.

— Виктор Андреевич, — кто-то тихо тронул его за плечо. — Вас ждут. Вас готовы принять.

В знакомой приемной к нему вышел Коржик, похожий на милую морскую свинку, которая только что с аппетитом изгрызла морковку. Но коготки ее лапок были почему-то в крови, и к розовому рыльцу пристало перышко птички.

― Президент готов вас принять, — произнес Коржик, просвечивая Белосельцева рентгеновыми лучиками глаз, угадывая умонастроение каждой отдельной клетки и кровяной частицы, в которых могла притаиться угроза его господину. — Следуйте за мной...

Они двинулись не в кабинет, как предполагал Белосельцев, а по коридору, до вестибюля, клифту, глубоко вниз, на цокольный этаж, и ниже, по грубым бетонным переходам с бронированными дверями, шершавыми гулкими коридорами с мертвенными, зарешетчатыми светильниками — в подземный бункер, в бомбоубежище, куда недостанет прямое попадание десятитонной бомбы, ударная волна атомного взрыва. Здесь, перед стальной плитой с поворотными штурвалами запоров, стояли охранники с автоматами — могучие, плохо выбритые чеченцы с пламенными глазами. Держали пальцы на спусковых крючках, и на этих пальцах, ласкающих спуски «Калашниковых», блестели золотые перстни.

Подходя к бункеру, Белосельцев услышал глухие удары, сотрясавшие бетонный фундамент, от которых мерцал свет в светильниках, дрожали потолки и полы и ноги чувствовали угрюмое трясение преисподней. Коржик повернул рукоять замка, дверная плита отворилась. Весь бункер был в зеленоватых смердящих испарениях, в которых, едва заметные, носились нетопыри и косматые демоны. Истукан сидел за столом, и вид его был ужасен. Лицо распухло, в синих трупных потеках, как у утопленника. В мясистые щеки, в разбухшие уши под спутанными мокрыми волосами впились раки. Будто его так и не поднял из-под моста верный страж Коржик, и он остался лежать на дне реки, среди подгнивших свай, в мутной тине, пока не всплыл, наполненный трупными газами. Он издавал глухие рыки и стоны, испытывая страшную, невыносимую боль, которая корчила его. Чтобы заглушить страдание, он грыз себе пальцы. Два пальца уже были отгрызены и валялись на столе с пучками сухожилий, а он, по-собачьи скаля зубы, примеривался к третьему, держа перед собой окровавленный кулак.

Звук, который он непрерывно издавал, состоял из одних тягучих мычаний: «Аа-о-уу-ээ-аа-ыы!..» Вслушиваясь в этот жуткий, нескончаемый стон, в котором чудилось то — «Аваакум», то «вакуум», Белосельцев подумал, что такое страдание дается человеку за ужасный, неотмолимый грех, совершенный в роду или еще предстоящий. Это земное страдание есть лишь слабый намек на то, что ожидает грешника в аду. И само предчувствие и ожидание ада усиливает нестерпимую боль.