Арбат - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Вигорь cтр.№ 76

— А вот уже один есть, — кивнул Гоголь на поручика Лермонтова.

— Да какой он вояка, — пустил пренебрежительно дым Тарас Бульба из бронзовой трубки. — И стрелок он неважнецкий. Его самого убили на дуэли.

— Но я же теперь бессмертный, — обиженно заметил голосом завзятого дуэлянта Михаил Юрьевич. — Я всегда был возмутителем спокойствия. Государь император Николай Первый во мне видел личного врага. Я всегда находился в оппозиции к власти. И тем более я презираю сегодняшнюю неконструктивную власть, посадившую Русь на валютный крючок!

— Презрения мало, голуба, — сказал примирительно Тарас Бульба. — Нужна стратегия. Сеча нужна. Дружина добра. Ну явитесь вы на Крымскую набережную, на кладбище памятников, а там почти все политические… Только одних Ульяновых тридцать шесть идолов. Два Щорса. Два Баумана. Три Клары Цеткин. Пять Карлов Марксов. Один Юлиус Фучик, ну да он у нас ни к селу ни к городу. Они ж поднимут такую смуту, эти коммуняки чертовы. Живые не сумели сладить с Ельциным, а тут гранитные. Куда им развернуться… Ну Дзержинского я беру на себя, у меня с ним старые счеты, пострелял немало казачков этот гусь… Да вот незадача — дельных мужиков ни там ни сям нет. Нечего там делать, Николай Васильевич, на этом кладбище политическом. Городские нормальные памятники надо на свою сторону привлекать. Пушкина Александра Сергеевича. Он же при жизни был вашим первейшим другарем. Его и зовите самым наипервейшим. Потом гранитного Михаила Юрьевича Лермонтова. Потом можно взять в компанию мужичков Маяковского и Есенина. Главное — Сереге вина не подносить. Он боевой мужик. А Владимир Владимирович сойдет за кошевого, он могутный, весит триста сорок шесть пудов, это солидный боец. А еще я б покликал солдатиков с памятника павшим под Плевной. У них и оружие есть… Можно «Рабочего сезонника», он не оторвется от коллектива… Ивана Федорова возьмем как агитатора-пропагандиста, он добре умеет задуривать мозги и начитан не хуже вас, Николай Васильевич. Опять же люди нашего стану — Суворов и Кутузов, Барклай де Толли, Багратион, Нахимов, Тотлебен. Не забыть бы офицера Льва Николаевича Толстого…

— Спился он совсем, — сказал грустно Гоголь. — Окружили его со всех сторон три ресторана азербайджанских в «Доме Ростовых», с утра до вечера сплошные попойки, вино льется рекой. Граф и не устоял. Сколько лет хранил твердость, а тут возьми и сорвись. Он ведь еще в тридцать лет дал зарок не брать в рот хмельного. Из-за этого чертова зелья прокутил имение матушки…

— А может, в Москве другой монумент Льва Николаевича есть? — спросил Тарас Бульба.

— Нету второго, — ответил с тоской Гоголь. — Обещал соорудить Зураб Церетели, да обманул. И с Мишей Булгаковым зря он народ обнадежил.

— Ну тогда у нас вся надежда на Юрия Долгорукого, — сказал поручик Лермонтов. — Он один всю мэрию задавит. А за ним ведь еще и полки ратников.

В изножье памятника Гоголю бронза зашевелилась, слегка припухла на барельефе с фигурами, и на постамент вылущился бронзовый Хлестаков, отбиваясь от кого-то, державшего его за фалду сюртука.

— Да оставьте вы меня, пенкосниматель, — раздраженно сказал он. И тут же следом за ним из барельефа вылущился бронзовый Чичиков.

— Господа, господа, не слушайте его, — сказал быстроговоркой Чичиков. — Он ничего дельного не присоветует, этот щелкопер и выжига, а у меня есть дельный проект, я слушал ваш разговор и все успел обдумать. Революции, господа, а особенно революции нравов делаются не так. В любой политической игре не следует пренебрегать даже слабым союзником, даже заплесневелым союзником. И для меня весьма странно, господа, почему вы безоговорочно решили отказаться от участия в борьбе за правое дело совместно с политическими монументами и многоликим Ильичем, который приходится нам в известном смысле даже родственником, ибо Ильичей изваял господин Андреев, наш творец, вечная ему слава, в 1927 году. Остальные политические памятники — и та же Клара Цеткин, и Карл Маркс, и деспот Дзержинский — нам хоть и не родственники по батюшке, но как бы собратья по цеху и всегда могут сгодиться в политической игре, только надо их перехитрить. Тот же Ильич говаривал, что не следует пренебрегать попутчиками. А расстаться с попутчиками можно завсегда на определенном этапе. И совершенно не обязательно потом делить с ними власть. А вот обнадежить надобно. Ведь кому сказать — тридцать шесть Ульяновых. Это же тридцать шесть политических гаубиц. Кроме того, Ильич прекрасный мистификатор. Путин против него просто школяр, школяр без фантазии, а политика без фантазии — это пшик, несмотря на то что у него пятьдесят шесть советников и триста прохиндеев в администрации. Ульянов их всех передушит, как клопов. Только надобно дать ему и народу новые лозунги. Без лозунгов нынче нельзя. В лозунговости вся сила русской политической борьбы. Американцам они ни к чему, а русскому человеку надобна приманка яркая перед глазами. Надобен простой, но ясный манок. Куда идти и за что бороться, кого грабить, кого вешать, кого боготворить. Ельцин обмишулился, думал проскочить на авось, забыл о лозунгах, потому как малограмотен. Вот и завял. Да и Путин не знает, что на них писать. Ему некуда вести народ. Нет четких ориентиров. А лозунги нужны наипростейшие: «Россия — для бедных», «Бензин — автомобилистам», «Землю — дачникам», «Молоко — матерям и младенцам», «Кашу — старикам от воли», «Тюрьмы — ворам», «Реки — рыбакам», «Моря — купальщикам и матросам». Простота важна и внятность. За такими лозунгами наш народ пойдет непременно.

— А всех приватизаторов надобно повесить! — сказал со злорадством Хлестаков.

— Опять же неверно, — остановил его деликатно Чичиков. — Приватизаторы нам тоже сгодятся на хозяйстве. Надобно только на три месяца посадить их всех писать мемуары под прокурорским надзором, чтоб честно делились опытом — кто и как разбогател, где и сколько наворовал, кому сколько дал взяток. И они, став беднотой, тоже возрадуются нашим лозунгам. А мы им снова дадим возможность участвовать в приватизации. Главное дело, чтоб машина не стояла на месте и все вертелось, чтоб все людишки были при деле и каждый самомалейший винтик был смазан, а не забыт, не заржавел, не чувствовал себя обиженным… И всех особо честных приватизаторов надо премировать. А жулье — отправить строить БАМ или другие железные дороги в Сибирь, Сибирь нам пригодится. Границы все временно закрыть, а с заграницей работать по безналу исключительно. И чтобы в правительстве ни единого бывшего члена КПСС и ВЛКСМ. Пусть эти господа трудятся на заводах и в колхозах. А землю давать всем, кто ни попросит. Год-другой не вспахал — забирать назад. И нечего с законами мудрить. Ведь вся беда в том, что нет здравого смысла на Руси. Оттого и вся путаница или путаница… Ни у кого нет самомалейшей веры в завтрашний день. Молимся на доллар, на иностранную бумаженцию. И она пляшет под чью-то указку. На каждом углу вроде как счетчик, отмеривающий русскую жизнь. Да от такого недолго и заболеть. А я б повсюду ввел золотой неразменный червонец!

— А что, есть ведь и впрямь резон в его словах, — почтительно рассмеялся Лермонтов.

— Это только на первый взгляд, на первый неискушенный взгляд, — проговорил снедаемый завистью Хлестаков. — Этот господин мастер выдумывать прожекты, однако все они на ходульных ногах и — чуть тронешь — рассыпаются в прах. У меня есть идейка получше: пригласим «Юрия Долгорукого», «Сезонного рабочего», «Красноармейца», «Сеятеля» и, разрушим за одну ночь эту чертову «Грузинскую кухню». А еще лучше — вынести ее за город. Пусть себе там коптит…