Мадам - читать онлайн книгу. Автор: Антоний Либера cтр.№ 44

На прощальном банкете Ежик прилагал все усилия, чтобы оказаться как можно дальше от своего товарища, особенно за столом. Но все напрасно. Доцент маневрировал таким образом, чтобы всегда быть где-то поблизости, а когда сели за стол, ловко устроился напротив Ежика, которого профессор Билло попросил сесть справа от себя. Ежик сжал зубы и на мгновение закрыл глаза. Adieu, delicieuse ambiance! Прощай, непринужденность и легкая беседа! Праздник испорчен. Напряжение и скованность опять его удел. А может быть еще хуже, если только этот хряк начнет болтать — острить, разглагольствовать. К тому же напьется! От одной только мысли об этом Ежика начинало тошнить и холодный пот покрывал спину.

К сожалению, на этот раз опасения Ежика оправдались, хотя поведение доцента оказалось совершенно иным, чем воображаемые кошмары. Он начал как добрый друг, преданный импресарио… расхваливать перед профессором Билло достоинства Ежика.

«Это наш лучший сотрудник! — с воодушевлением разглагольствовал он, будто Ежик был вещью на аукционе или скаковой лошадью. — Наша гордость и слава! Его уважают специалисты и обожают студенты. Благодаря его усилиям наш факультет приобрел известность и популярность. Молодежь со всех факультетов потянулась к нам. Таким образом, французская культура, особенно литература XVII века, столь близкая всем собравшимся, обретает в нашей стране тысячи поклонников. Роль моего коллеги в этом благородном деле популяризации просто неоценима. Я, посвятивший себя изучению творчества Луи Арагона, не могу с ним равняться. Никто у нас не сделал столько для блага Франции, сколько он, — не только ваш единомышленник, но настоящий посол вашей страны. Поэтому, в соответствии с возложенной на него миссией, он должен постоянно поддерживать контакт со своей духовной родиной. Его визиты во Францию — это не только бесценный капитал для него самого, но и для многих других, которые полными пригоршнями черпают — и жаждут в дальнейшем черпать — из этой неиссякаемой сокровищницы…»

«Прошу вас, прекратите», — простонал по-польски Ежик.

«Quoi? Qu'est-ce qu'il a dit?» [99] — спросил профессор Билло у доцента.

«Il est très très modeste! [100] — объяснил с покровительственной улыбкой Доловы. — Он просит, чтобы я его не захваливал… Но вы меня послушайте, monsieur le professeur: его визиты во Францию пойдут на пользу всем нам. Клянусь…»

От дальнейшей пытки выслушивания этой бесстыдной рекламы Ежика спас официант, который принес первое блюдо — блины с черной икрой. Доцент запнулся на полуслове.

«О la la! Quelles délices! — с восторгом воскликнул он. — C'est un festin royal!» [101] И спросил у официанта, что это за икра.

«Самая лучшая, астраханская, — с гордостью ответил официант. — Наисвежайшая! Прямо из России. У нас собственный поставщик».

С толстых губ доцента, с удовольствием поедавшего щедрую порцию икры, не сходила хитрая улыбочка.

Домой Ежик возвращался в расстроенных чувствах. Хотя, казалось, все прошло хорошо, и даже лучше, чем он мог ожидать, радости он не ощущал, наоборот, испытывал отвращение. Унижение. Смятение. Высокий полет души, чистейший кристалл поэзии божественного Расина — этот мир тончайших идей и совершенных форм был изгажен. Здесь — красота и гармония античных образцов и французская clarté в изысканном стиле, а там — советская икра под грязными трусами, тайком распроданная по кабакам, и какой-то вздор — стержни для шариковых авторучек — для незаконной торговли с «частниками».

Но это еще цветочки! Выезжал он с повадками гордого аристократа духа, за которым какой-то там негодяй будет следить и присматривать, а вернувшись домой, составит на него рапорт. А что получилось на деле? Кто к кому залез в багаж? Кто кого может теперь скомпрометировать? Получается, что — хоть и невольно, — но он возвращался домой как потенциальный стукач и сексот! Он узнал о доценте такое, что мог бы его просто уничтожить или хотя бы шантажировать. «Ну, что там, коллега, на этот раз? С икрой как по маслу прошло? Сколько давали? Доход приличный? А стержнями действительно стоит подзаняться?» И дальше его дергать в том же духе, чтобы он полностью усвоил, что получит по лапам, если перейдет в наступление. Отвратительно, не правда ли? Особенно если вспомнить, что доцент и не пытался строить против него какие-то козни. Он, скорее, готов был поддержать его (хотя ради собственной корысти). Ежик, разумеется, ничего такого не сделал бы. Даже чтобы защитить себя, он не донес бы на доцента, а что уж говорить о потенциальном шантаже. Однако уже только то, что подобные мысли вообще возникали в его голове, злило Ежика и вызывало у него отвращение к самому себе.

Но хуже всего было унижение. Навязчивое ощущение, что его использовали. Торговали его личностью, его способностью… понять творчество Расина! «Научный обмен»! Это торговля живым товаром! Он стал объектом сделки. Его сдали в прокат! Как вещь. Как раба. Чтобы доцент полузаконным способом мог «подзаработать» пару сотен долларов — на «тачку» или более просторную «хату». Да, это было невыносимо!

Поэтому сразу после возвращения Ежик принял решение больше никогда не выезжать за рубеж на подобных условиях. Он не будет подчиняться их волчьим законам. Найдет другой способ съездить за границу. Еще покажет им кукиш.

К сожалению, это оказалось непростым делом. Профессор М. был прав, когда говорил, что в «железном занавесе», отделяющем нас от Запада, не так уж много щелей, в которые можно протиснуться. И Ежик в суетливых попытках форсировать стоящую перед ним преграду безнадежно увяз в трясине согласований, подписей, поручительств и других формальностей, без чего и речи быть не могло о получении заграничного паспорта. Он вступил в борьбу с воистину адской машиной. Ее можно было сравнить с полосой препятствий или с минным полем. Смельчак, решившийся на битву с ней, мог разделить судьбу Сизифа.

Однако усилия Ежика не пропали даром. Менее чем через год они увенчались успехом. Он получил заграничный паспорт — «частный» (не путать с «административным» и, тем более, «служебным»; были еще «консульские» и «дипломатические»). И начал выезжать во Францию. Как правило, это происходило летом, во время отпусков, когда академическая жизнь замирает и у них, и у нас. То есть с профессиональной точки зрения эти визиты особой пользы не приносили, он мог лишь воспользоваться архивами и библиотеками. Но в смысле изучения страны и, особенно, памятников материальной культуры переоценить эти поездки невозможно. Жить приходилось в страшной нужде. Из Польши легально он мог вывезти не более пяти долларов. Других средств (гонорары за статьи, одноразовая помощь от каких-нибудь фондов, на которые могли оказать влияние благожелательно настроенные к нему французы) едва хватало на пропитание. То есть если он хотел с максимальной пользой употребить отпущенное ему время, то должен был отказывать себе буквально во всем. Рестораны, кафе, самые скромные покупки в расчет не принимались. Музеи он посещал только по тем дням, когда разрешался бесплатный доступ, а в театры и кино ходил, когда его кто-нибудь приглашал.