Пляж внизу казался отсюда совсем узкой лентой. Заливчик в форме раковины морского гребешка. И того же цвета — теперь, когда тучи, сжимая кольцо, стали наливаться синевой. К тому времени, как Слим выбрался на сваи, мне уже не терпелось завершить восхождение. Оставалось совсем немного — я уже могла дотянуться до плюща, свисавшего с вершины. Проблема заключалась в том, что он сильно разросся и нависал теперь над нами. Я как раз выискивала наиболее подходящую тропинку наверх, когда мой телефон опять заблеял. Я отстегнула его от пояса.
— Говори, брат.
— Записи осталось еще на пятнадцать минут, — с надрывом сказал Павлов. — Вы уже внутри?
— Особняка?
— «Загон» звучал гораздо лучше, но будем называть его особняком, если так нужно.
Покосившись на Слима, я поймала на себе очень странный взгляд.
— Прекрати же! — прошипела я, на миг отвлекшись от звонка.
— Твоя запись сработала, как мы и надеялись, — продолжал Павлов. — Картье настолько углублен в просмотр, что я даже не уверен, дышит ли он. Сообразив, зачем ты заперлась в спальне, он нацедил себе еще стаканчик виски и устроился более чем удобно.
— А ты сам? Тебе видно, чем я занимаюсь, на его мониторе?
— Я сознательно ограничил свой обзор другой секцией экрана. И знать не желаю, что способно ввергнуть его в такой ступор. Что бы ты ни вытворяла, я уничтожу запись, как только она кончится.
Я поглядела на Слима. К счастью, он оглядывал последние метры подъема, а не меня.
— Довольно скоро мы окажемся в доме, — сказала я Павлову. — Позвони, если Фрэнку вдруг вздумается прогуляться.
— Даже если он просто моргнет, я дам знать.
— Мы на тебя полагаемся, — сказала я. — Никаких перерывов на посещение туалета, слышишь?
— Вас понял, — слишком поспешно произнес Павлов. Я почувствовала, как душа уходит в пятки, прежде чем он заговорил снова. — Не делайте ничего радикального в ближайшие шестьдесят секунд, хорошо? Я сейчас вернусь.
Я защелкнула телефон, прикидывая, сумеет ли мой брат управиться с молочной бутылкой, а затем вновь уставилась на кромку обрыва над головой.
— Что теперь? — с долей обреченности спросил Слим.
Глядя на его развернутый к небу профиль, я поняла, что единственный возможный путь — подъем наверх.
— Вставай на колени, — сказала я. — Похоже, я смогу дотянуться, если влезу к тебе на плечи.
— Прямо в ботинках? — Слим, кажется, вновь приободрился.
— Потом я подам руку и вытяну тебя наверх. Сейчас нет времени выяснять, кто из нас главный.
— Так точно, мэм! — Слим опустился на колено и склонил голову, готовясь принять мой вес, откровенно говоря, слегка избыточный. С колотящимся в груди сердцем я встала ему на плечи и преодолела последний отрезок скалы.
— А теперь медленно и осторожно, — сказала я, — давай поднимайся.
Я потянулась к листве, радуясь опоре: выпрямляясь, Слим ухватил меня за лодыжки. Внезапно ветер показался мне чуть сильнее прежнего, а привкус соли — чуть гуще. Где-то над головой вопили чайки. Все хотели меня отвлечь, но я не поддалась на эту провокацию. И добилась успеха. Уцепилась сначала одной рукой, а потом перехватила другой, чуть подальше, поймала крепкую с виду плеть плюща и оторвалась от плеч Слима. Повисла (кажется, едва ли не горизонтально), а потом, подтянувшись, выбралась из пустоты на козырек обрыва.
Слим выкрикивал мое имя, но я не слышала. Я вдруг оказалась в полном одиночестве. Наудачу потянулась вперед, затем еще дальше, и листва расступилась, открывая придвинувшуюся чуть ли не вплотную стену особняка. Дом величаво стоял над оползающим обрывом, держался до последнего. Как и я сама. При этой мысли я хихикнула, чувствуя абсурдность ситуации и собственную бесплотность. Странное такое ощущение: оно возникает, когда приходится вытягивать себя из бассейна, а усталость такая, что ты готова со счастливой улыбкой выпустить из пальцев поручни и утонуть. Лежа животом на кромке обрыва, я сделала последний рывок вперед, уперев под себя локти и зарыв пальцы глубоко в почву. Рискнула осторожно перенести вес на простертые вперед ладони и потерпела неудачу: край обрыва осыпался вниз, а я вдруг начала отчаянно хвататься за летящий мимо ветерок. Дом, кажется, высоко подпрыгнул; плющ с некоторым опозданием затрещал внизу. Я услышала, как воздух покидает мои легкие, а Слим истошно орет снизу: «Циско!»
И тогда все замерло, качнувшись напоследок. Где-то внизу прекратили барабанить осыпавшиеся камни. Слим тоже умолк, не оставив никакого музыкального фона, кроме мягкого шума набегавших на берег волн. Приоткрыв глаза, я обнаружила, что сжимаю в руке побег плюща — побег, чьи увядшие желтые листья медленно сглаживались, проходя сквозь кулак.
— Слим? — выдохнула я. — Плохо дело. Я сейчас упаду.
— Ты не упадешь, — не задумываясь, возразил он. — Ну же, давай, Мисти. Ты сильная. Сосредоточься. У тебя все получится. Я знаю, ты сумеешь.
Моя рука, кажется, сжала ветку чуть крепче, и я с удивлением обнаружила, что еще не все силы на исходе. Во мне напряглись мускулы, о существовании которых я даже не подозревала. Мне вдруг очень захотелось достичь вершины, тем более теперь, когда все встало на свои места.
— Как ты меня только что назвал?
— Циско, прямо над тобой торчит здоровенный старый прут. Протяни руку, и дело в шляпе. Он выдержит даже слона.
Проигнорировав двусмысленность последнего изречения, я повторила снова:
— Как вы меня сейчас назвали, мистер?
После короткой паузы нерешительный голос признал:
— «Мисти». Простая оговорка.
— Тогда скажи это еще разок, погромче! — Запрокинув голову, я сперва увидела быстро темнеющее небо, а затем и корень, о котором шла речь.
— Скажи это, Слим!
— Мисти? — переспросил он, словно пробуя слово на вкус.
— Еще раз!
— Ты хочешь, чтобы я называл тебя «Мисти»? — Именно это я и хотела услышать. Вот он, тот толчок, который был мне необходим, чтобы благополучно забраться наверх. Я выбросила к корню свободную руку. Я спешила выйти на следующий уровень, и перед лицом грозящей катастрофы мне в голову лезла разная забавная дребедень. Например: что, если это резкое движение оставит меня в чем мать родила?
— Давай, девочка! — подбадривал меня Слим. — Вот же он. Хватайся! Ты почти у цели. Ты схватила его. Вперед, Мисти!
Трава на вершине была влажной от росы. Лежа на своей сумке, я чувствовала, как травинки щекочут мне икры и шею. Смотрела, как грозовые облака сбиваются в одну большую кучу в полумраке вечернего неба, уже понимая, что моим волосам в любом случае суждено сегодня намокнуть. Столь тривиальная, казалось бы, мыслишка вернула ясность окружающему миру, и я поняла вдруг, что валяюсь прямо под окнами Картье. В любой момент в доме может вспыхнуть свет, и тогда все будет кончено. Усевшись, я уже приготовилась воззвать к Слиму, как тот, собственной персоной, показался из-за края обрыва. Обрушенный мною пласт земли лег ему под ноги ступеньками, а кусты изобразили перила на чертовом мосту. Слим выбрался наверх, прямо в мои объятия, такой теплый по сравнению с ветром и такой родной. Затем я отодвинулась и, с такой же ликующей улыбкой на лице, влепила ему зуботычину.