Когда Павлов уже опускал руки, моего брата омыла теплая волна розового света:
ПРИЯТНЫХ… СНОВИДЕНИЙ… ПАВЛОВ
Павлов застыл как изваяние, словно увидав Медузу Горгону.
— Откуда Картье знает, что я собрался в кровать?
Слим привлек наше внимание к экрану, напоминая, что зрители еще с нами.
— Если только ты не собирался исполнить кувырок назад, — сказал он, — это совершенно очевидно.
Павлов оглядел свои широко раскинутые руки и уронил их, уступив силе земного притяжения. По-прежнему стоя спиной к веб-камере, он поднял средний палец. Достаточно высоко, чтобы показать его табло, но не достаточно, чтобы это заметил кто-нибудь, кроме нас.
— Спокойной ночи, скотина, — сказал он, согретый этой маленькой победой, а затем повернулся к двери. — Я выхожу из кадра.
Мой брат не дошел еще и до подножия лестницы, а пальцы Слима уже запорхали над клавишами. Не нужно было ломать голову, чтобы понять, почему он так спешит.
— О, перестань, — сказала я, не удержав тихий смешок. — Павлов съедет с катушек, если узнает, что мы шпионили за его спальней.
— Долой шпиономанию, — возразил Слим. — В киберпространстве это называется «коллективные переживания».
Шаги над нашими головами получили наглядное подтверждение: на экране Павлов вошел в спальню. Угол обзора камеры захватывал его матрас, но не тут-то было. Как я поняла, брату это не понравилось, и он сразу потащил свою постель прочь из рамки кадра.
Павлов предупреждал, что так и поступит, — сказал Слим.
— А это разрешено? В контракте говорится, мы не должны пересматривать заведенные привычки и менять жизненный уклад.
— Значит, Павлов решил переставить мебель в комнате. Все делают это время от времени. Это вполне естественно, а именно этого ждет от нас Картье.
Я бросила взгляд на потолок, улыбаясь звуку перетаскиваемой кровати.
— Умный ход, — сказала я и прильнула к Слиму. — Уж точно получше налета на банк.
Слим обнял меня рукой, прижав покрепче.
— Хуже этого может быть разве что сочинение колонки с советами подросткам.
— Это не так уж сложно. Рада, что смогла ему помочь.
— Павлов еще дергается, — сказал Слим. — Боится, что редактор заподозрит, будто колонка написана женщиной.
— Но как? Только потому, что я писала от чистого сердца?
Молчание. Видимо, именно поэтому. Как раз в это время Павлов вернулся в кадр за рамой от кровати.
— Мне не по себе при мысли о том, что моя девушка вынуждена жить в таких условиях, — признался Слим.
— В каких еще условиях? С двумя парнями, которые вечно ссорятся, хотя души не чают друг в друге, не говоря уже о домовладельце с длинным носом?
— Мой нос длиннее, — фыркнул Слим. — И я вовсе не обожаю Павлова.
— Еще как обожаешь. Не стесняйся выражать свои эмоции.
— Мы едва выносим друг друга. Насколько я могу судить.
— Ты ничем не лучше его, — поцокала я языком. — Неужели нельзя хоть изредка проявить чуточку открытости и искренности?
— Можно, — сказал он, — если мне от этого есть хоть какая-то выгода.
Шутливый толчок ему в грудь, и мы оба повернулись к экрану. Теперь только краешек матраса остался в кадре, но затем на экране опять появился Павлов, волокущий стол. Несколько минут спустя, снова подключив компьютер, он поправил коврик для мышки, надел колпачки на ручки и привел в порядок остальные рабочие принадлежности автора колонки советов читателям. На этом переезд, кажется, был завершен.
— Нет, ты только глянь, — сказала я. — Он даже не забыл покормить Морских Дев.
Слим еще раз потянулся к клавиатуре и закрыл окошко веб-камеры.
— Думаю, мы видели достаточно, — сказал он, все еще печатая. — Картье тоже.
Теплое свечение со стены над экраном заставило меня поднять глаза.
ГЛЯДИ… СЮДА
— Кто это написал? — спросила я. — Еще одно послание от Картье? Только не говори, что он до сих пор за нами наблюдает.
— Вполне возможно, — отозвался Слим, щелкая по клавишам двумя пальцами. Он нажал «ввод», табло очистилось, и комната вновь расцветилась красным. Как и я сама, признаться, стоило мне прочесть послание Слима. — И сейчас, — добавил он, — мне наплевать на всех, подключись к нам хоть все киберпространство.
СЛИМ… +…ЦИСКО… =
— В ход пошли математические символы, — заметила я и оторвалась от созерцания виртуального граффити, чтобы ухватить его за подбородок и развернуть к себе. Я была рада игре: она позволяла вытащить из Слима еще что-нибудь. — В детском саду это считалось хорошим знаком.
— И теперь еще считается.
Улыбаясь, он опять уставился на экран, но я требовала полного внимания.
— Что я недавно говорила о чуточке искренности? — напомнила я. — Почему бы тебе не попробовать? Подставь слова вместо символов. Посмотрим, что из этого выйдет.
— Ну ладно: ты мне нравишься. — Слим кашлянул, прочищая горло. — Очень.
— Так же, как ты — мне?
— Не знаю, — сказал он, изучая мои глаза. — А насколько я тебе нравлюсь?
Мои губы легонько коснулись кончика его носа. Я подержала его лицо в ладонях и затем нащупала воротник гавайской рубашки. Притянула поближе, ухватившись за пальмы.
— Я не боюсь выражать свое мнение.
Подумав, Слим улыбнулся:
— А я надеялся, что ты выразишь мое.
Я отодвинулась на дюйм, получив чуть больший обзор. Мне-то было известно, как я отношусь к Слиму. К тому же мое сердце рвалось выложить это ему: казалось, там завелся щенок, шустрый и неуправляемый. Но что если я открою карты, а Слим окажется к этому не готов? Не испорчу ли я все, если выпушу свой заряд, или он как раз этого и дожидается? Я заглянула ему в глаза, но не увидела там ничего, кроме собственного отражения.
— Напрасные надежды, — сказала я, отчасти в шутку. — Ума не приложу, что там творится, в твоей голове.
— Может, то же, что и в твоей? — предположил Слим.
— Ты так думаешь?
— Думаю, — кивнул он. Затем, похоже, до Слима дошло, что он сказал. Мысли его растянулись, и рот — вместе с ними. — Но не в смысле свадьбы, если ты понимаешь, к чему я клоню. Не хочу сказать, что этого не произойдет… когда-нибудь… конечно, я могу представить, как затягиваю этот узел рано или поздно…
Я коснулась его губ пальцем и держала там, пока Слим не оставил попытки что-нибудь еще добавить. Я освободила его, лишь когда единственным возможным продолжением мог стать поцелуй.
— Давай не будем портить момент, — предложила я, когда Слим отвлекся, чтобы снова попытаться все объяснить. — Не желаю слышать признаний, продиктованных надеждой куда-то попасть.