Выкидыш - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Дорофеев cтр.№ 69

Всё. Я совершенно свыкаюсь с домом.

Резкое отличие нашего мира от западного. Зарегулированного западного мира, удобного в колее, но практически несуществующего вне колеи. Поэтому западный мир столь жесток по отношению ко всему инородному, ко всему, что не вписывается в западные представления, в западный стиль, в западную мораль, в западные принципы жизни и обстоятельства, ей сопутствующие.

Свыкся с домом. Россия – это совершенно не регулированный мир. Он, действительно, свободен, он, действительно, свободен духовной свободой, не назывной.

Хотя внешне всё убого, бедно. Нищие люди, в основном. Бедно большинство. Это и успокаивает.

Очень острое и щемящее чувство дома. Россия.

042099. Ведь горе. Такое горе, что все слова кажутся случайными, лишними, пустыми и ненужными. Горе. Внутри все сжалось до размеров ничто. Душевное онемение.

Сегодня ночью у Сарры случился выкидыш. Вызвали машину «скорой помощи».

В 2.30 ночи её забрали, я посадил её в машину со словами – «я тебя люблю». Я не мог оставить Веру, которая спала дома и, которая уже успела подхватить дома какую-то заразу. Сарру привезли в больницу и сразу же на операцию, а в 4.30 уже отвезли назад в палату. Она очнулась после наркоза. И уже никого нет! Через полтора часа позвонила мне, добредя до внутреннего больничного настенного телефона.

Первые ее слова: «Я – жива! Ничего нет. И никого. Прости меня».

Во время операции я молился больше часа. На коленях. Уснул как раз в тот момент, когда закончилась операция, я почувствовал, что Сарра жива, всё обошлось. Господь милостив – сохранил Сарру мою. А ребёнка нет. Господь дал! Господь взял!

Не сберегли мы. Стало быть, не ждали, не чаяли. Не любили. И не захотел Господь нам дать ребёнка. Грешны мы. Стало быть, я.

Я – не ясен, не точен, не умен, не чувствителен, не прозорлив, не внимателен, не предчувствую горя и беды. Что-то не сделал, чтобы уберечь Сарру. Или не понял, или не почувствовал, не сумел почувствовать. Боже! Храни Сарру мою. Господи! дай мне мужество видеть правду, осязать истину, чувствовать мудрость, идти по дороге веры и любить.

Ощущение. Я ничему не удивляюсь. Будто я вступил в реку или на перевал, которые ожидал встретить на пути. Будто выполняю привычное или ожидаемое, собираю Сарру в больницу, сажаю в машину «скорой помощи», жду звонка, даже молюсь привычно, говорю с ней, думаю о её больнице, о её палате, об уколах, о смерти ребёнка. Будто я всего этого ожидал, будто я готов.

Да, я оказался готов.

Сарра в больнице. Я с Двойрой.

Беда. Отрезвление. Вера. Боль. Онемение. Вопрос. Кто я? Кто мы? Почему?

Тупое ожидание жизни. Или онемелое ожидание жизни.

Наверное, мы – убийцы. Мы убили нашего ребёнка своим половым актом 10 апреля после визита к Barbara. И это в тот день, когда небеса замирают и ангелы оплакивают смерть Сына Человеческого. Пока мы наслаждались, ребёнок наш умирал. Это – моя слабость. Мне не достало силы. Мы насладились смертью.

Вечером позвонила какая-то родственница Сарры. Мелкая душонка, пыталась что-то съязвить. Очень симптоматично. Мелкий род, род маленьких и неблагородных людей, род мещан, не способных на высокие порывы, на сочувствие. Не могущих даже разделить наше горе.

Кто разделит наше горе?!

Бог!

«Я трепыхаюсь, а выбрать не получается. Изломанная, попорченная жизнь. Бессмысленная попытка к эмиграции. Какая же маета и тоска на сердце. Всё, правда! Все предупреждения об ошибке, о невозможности моего поступка, о моей глупости. Всё! Всё! Правда! Ничего кроме правды. Но это уже какая-то иная правда. Ибо я почти конченый человек. Разве что чудо ещё может меня спасти! Спасти от меня самого? Нет, этого уже недостаточно! Спасать надо от того ужаса, в котором я оказался, от того надлома душевного, который расширяется на глазах, ежечасно и ежеминутно, угрожая уже существованию моему физическому. Пусть, как и есть, пусть как и будет. Господи! Прости меня! Простите меня все мои близкие, мои любимые, мои любимые дети! Сколько же боли я Вам доставил! Моя печаль, открой мне дорогу к истине. Вся неправедность! Вся! Всех! Выйдет наружу. И вынесет наружу все гадкое и замысленное нечисто. И мое и не мое. Всех. О! Господи! Вразуми меня! Что мне делать?!» – Когда я писал 13 апреля эти негодующие, несправедливые, оправдываемые одной болью душевной, слова, ребенок наш, наверное, умирал!

Но кому я обращал эти слова? Кого я возненавидел? Сарру свою, мать моего умершего ребёнка?! Себя?! Как тебе не стыдно! Может быть, эти твои слова о ней! её отвратили от ребёнка!? Забрали последние силы, нужные ей для борьбы за ребёнка. В тот момент ей было чудовищно плохо.

Самовлюбленный, мелкий, гадкий человечек! Это я про себя! Занятый собою исключительно! Это уже смертная обида моя взыграла! Это – боль моя смертная!

На следующий день, 14 апреля, у меня неожиданно разболелось сердце. Уже ребенок мой в этот момент умер. Моя надежда. Вот что я написал в тот день: «К вечеру разболелось сердце. Утром будет противно тянуть в затылке и появится привкус горечи и терпкости во рту. Довели они меня до сердечного приступа эти безбожники…».

Родители Сарры ни причем! Причем лишь мы одни!

На следующий день 15 апреля я почти не мог двинуться, не мог есть, ничего не мог делать – болело сердце. Даже не сердце – это была нескончаемая боль всего моего существа. Однажды я такую боль уже пережил. Но вспомнил я это соответствие позже.

«Утром пастельный восток. Голубое холодное небо. Два дня ненастья и моего скверного физического состояния закончились. Я заново родился на свет. Я либо отравился, либо перенервничал, либо меня кто-то сглазил, то есть кто-то пожелал мне гадкого. И я это пожелание съел. Что, собственно, не принципиально. Просто паршивое состояние. Или просто скверное предчувствие». – Вот что я записал 16 апреля. Просто скверное предчувствие. Ребёнок мой 16 апреля был уже мертв, или еще мучился, ещё умирал, или еще ребёнка можно было спасти. Нашего ребёнка, который несколько дней умирал, а мы ничего не чувствовали. Я ничего не чувствовал, кроме физиологической болезненной беспомощности.

Я возненавидел тогда Сарру. И не понимал причин этой ненависти, природу отторжения. Я её не любил в те дни. Не понимая причин.

Я ненавидел себя. Не понимая причин. В этом и есть причина.

Еще 8 апреля мне приснился сон: «Я вернулся. Я хочу найти Ханну и Эстер. Их нет. Я их жду. На улице. Они уже живут в коммунальной квартире. Почему-то там у них живет отец. Но мне войти в квартиру нельзя, нельзя там подождать детей. Там какая-то баба, живущая в квартире с ними. Баба что-то говорит мне о том, как ей „на меня жалко смотреть…“. Я ей отвечаю что-то вроде – „за грехи надо платить…“».

Вот и заплатил!

Господи! Помилуй нас. Прости нам грехи наши! Буди нам грешным по милости своей!