Когда диктует ночь - читать онлайн книгу. Автор: Монтеро Глес cтр.№ 35

Луисардо дал ему время дойти до машины и открыть дверцу, а потом снова позвонил ему с единственным намерением спутать карты и сбить его с толку, чтобы он почувствовал себя еще более уязвимым. Вероятнее всего, что, когда Луисардо назначил более позднее время, внутри «ауди» произошел новый всплеск эмоций. Насколько я понял, ночкой сторож стоянки, привлеченный шумными криками и возней, пару раз за ночь подходил к машине и призывал пассажиров к порядку. «От этого ветра даже скотина психует», — заявил Распа следователю, который вел протокол. Однако последнее заявление не имеет для нас ни малейшего, я бы даже сказал, вообще никакого интереса. Единственное, что нас интересует, — это что Луисардо заходил домой около половины седьмого, в то время, когда нежный свет зари мешает реальность с фантазией. В то время, когда Милагрос обычно возвращалась с работы, раздевалась и пила виски, пока рассвет просачивался сквозь жалюзи. С тех пор как мэрия предоставила ей это жилье, ритуал, состоявший из рюмочки на заре, повторялся каждое утро. Так шли часы. Иногда она включала телевизор и задремывала на диване в вибрирующем свете экрана величиной с футбольное поле. Однако в то утро Луисардо не застал сестру с по обыкновению устремленным в окно взглядом, как бы не так. В то утро Луисардо пришел домой первым, и почти сразу после этого в дверь постучали. Тут он понял, что сестра не одна. Потом, чтобы скрыть, что было на самом деле, он придумает путешественника, сидящего на краешке дивана с темными кругами вокруг глаз — черными следами бессонной ночи, малявка. Его недреманные зрачки вперились в цедящийся сквозь жалюзи рассвет, который враждебен ему. Его костлявая рука сжимает мясницкий нож, в другой — незажженная сигарета. В ванной Милагрос наводила красоту. По словам Луисардо, несмотря на сильный ветер, сестра твердо решила пойти на пляж.

Определенно известно только то, что Луисардо вышел на улицу и из ближайшего автомата в энный раз позвонил торговцу Библиями, приветствовав его до боли знакомой частушкой. И как раз после этого последнего звонка он снова повстречался с Хуаном Луисом, и, кажется, тот спросил Луисардо, не видел ли он путешественника. И, кажется, Луисардо ответил, что нет, не видел, и не знает, где он. Еще один повод думать, что путешественник спутался с Милагрос и что та мяукала, как раненая кошка. Еще один повод думать, что они вышли из «Воробушков» вместе и что, когда проходили мимо фургончика горчичного цвета, припаркованного у того же въезда, стали неистово целоваться.

И что чуть погодя на белом песке пляжа, перед древним морем, которое покровительствует любовникам, она нарушила всемирный кодекс чести проституток и изменила своему Чану Бермудесу, но неосознанно, не подумайте бога ради, потому что при каждом поцелуе Милагрос закрывала глаза. И она ворошила волосы путешественника и играла его капитанской фуражкой, пока луна согревала песок и земля извивалась под ними. Море своим соленым дыханием втягивало их в свою игру, и была эта игра древнее рыб, которые в нем обитали.

— Нравится Тарифа, милок? — между поцелуями спрашивает у путешественника Милагрос голосом, похожим на горячее молоко, и щекочет розовым кончиком языка его нёбо.

Путешественник с каменным выражением лица отвечает, что нет, что в Тарифе слишком ветрено. И Милагрос не упускает возможности отпустить в его адрес очередное присловье и говорит, что Тарифа без ветра — все равно что день без солнца. И вот тогда ее коралловые губы ранят его сердце, и оно начинает кровоточить. Еще один повод. Тогда путешественник понимает, что любовь и плоть суть единое целое, так что «там» и «здесь» в них сливаются. Он догадывается, что все до вот этой вот минуты было не любовью, а блудом, не поцелуями, а простым соприкосновением губ, позывом одного из самых грязных желаний. И, влекомый непреодолимой тягой, он не спеша приближается к ранящему сокровищу, которое Милагрос прячет между ляжек, чтобы собственным языком поблуждать по сумрачным чертогам затонувшего города. Он зарывается лицом между ее ног и прилаживает свои губы к ее губам. И его губы ощущают теплоту и вкус этого лона.

Волосы у путешественника — в завитках, из-за влажности, о которой мы упоминали вначале. Переведя дух, он снова кидается на Милагрос. Она дрожит от удовольствия, впивается ногтями в его фуражку крепко обнимает его за шею и перекатывается по песку, забрызганному лунным светом. Как будто у нее что-то оборвалось внутри, она надсадно и пронзительно кричит, и от этих криков мир разбивается вдребезги. Но хватит уже любоваться этой сценой, продолжим. Я говорил, что Луисардо последний раз встретился с торговцем Библиями ровно в восемь в призрачной казарме, недалеко от Мирамара. И что в эти часы городок отсыпался после первой хмельной ночи праздника, и что Луисардо с биноклем спрятался за одним из зубцов самой высокой стены. Самой высокой и самой разрушенной. Глядя оттуда, он удостоверился, что «ауди» Илариньо припаркован на прежнем месте, и стал отправлять ему письменные сообщения, перемежаемые взрывами хриплого хохота. «Вылезай из машины, жиряга». Илариньо вышел из машины, держа в правой руке пухлый портфель, а в другой — телефон в чехле. «А теперь поднимайся по склону, сосунок». Илариньо, отдуваясь, поднялся по склону. Его фигура четко вырисовывалась на фоне встававшего над Проливом красноватого рассвета, и обжигающий ветер доносил до него крики и смех подгулявшего городка, которому сам черт был не брат. «Теперь повернись направо, жиряга». И жиряга повернулся направо. Короче, после бесконечной маеты Луисардо заставил Илариньо встать под навесом над входом в призрачную казарму. Ветер хлопает окнами и дверьми, и торговец Библиями чувствует, что сейчас от страха у него будет заворот кишок. Теперь он комок мяса и жира, дрожащий от страха. Ему хочется курить, но он вспоминает, что оставил трубку в бардачке. Проходит вечность, другая, третья. В начале четвертой снова звонит телефон. На сей раз письменного сообщения нет, только резкий неестественный голос Луисардо, такой, будто у него рак горла: «Бродяга безродный, говно и нахал, поставь портфель на землю и открой». Жиряга ставит портфель на землю и открывает его. «Так, хорошо, член недоделанный, теперь закрой, сегодня ветрено, и катись колбаской. Сматывайся, чтоб я тебя больше никогда не видал». Так Илариньо и сделал: оставил портфель под навесом и поскорей смотал удочки, пыхтя как паровоз. Спуск Мачо называется улица, в которой он скрылся, — какая ирония судьбы, Илариньо.

Луисардо мгновенно подоспел, чтобы забрать деньги. Никогда раньше, во время других передач, он не был так уверен. Поэтому он спустился пешком, оставив мотоцикл в Мирамаре. До него долетал скрип пальмовых стволов, гнущихся под порывами ветра, и звуки триумфального марша. «Уж с такими-то деньгами куплю себе, „ямаху-эндуро“, которая может выдавать за двести, — думал счастливый Луисардо, — а если меня прихватят за яйца, куплю аквабайк и буду гонять на ту сторону за товаром. Стану независимым по большому счету, Милагрос бросит работу и мы с ней переедем в Севилью — вот где житуха, не то что в этой дыре», — строил Луисардо планы один грандиознее другого. И когда он предавался мечтам, «рено-триана» с мадридским номером на полной скорости преградил ему путь.

В его планы не входило, что после энного звонка торговцу Библиями начнется охота на него самого. И что Герцогиня со своим напарником пересядут в другую машину и устроят засаду, чтобы его повязать. Однако Луисардо среагировал моментально и перескочил через капот с тем сочетанием проворства и неуклюжести, в котором успел довольно поупражняться. Но не успел он схватить портфель, как почувствовал, что в затылок ему ткнулось дуло пистолета.