— Никогда удержаться не мог. Еще много кого было. Почему, как ты думаешь, его выгнали из Виндзора?
— Просто ты ревнуешь.
Он расхохотался.
Она сказала, что уходит и больше не вернется. Никогда. „Спасибо, было очень приятно“, — сказала такую нелепость. В глазах стояли слезы.
— Господи, да что же это такое! — крикнул он, выведенный из себя, и, когда за ней стукнула дверь, почувствовал облегчение. Надо было дописать это письмо. Но через десять минут он решил, что нехорошо с нею обошелся, надо было ее догнать. Может, завтра, до утренника, сводить ее в кинохронику, сьесть бутербродик. Она любит туда ходить. Он откроет ей свое сердце, объяснит, что она для него значит. „Только вот беда, не пойдет она, надо как-то ее залучить. Пойти, например, к ней домой, как бы навестить мистера Брэдшо и прямо, в присутствии матери, ее пригласить. Куда она денется. Ей придется пойти, иначе это будет выглядеть странно.
Он ходил взад-вперед по комнате, обдумывая, что он ей скажет, но тут постучался студент-биолог, попросил взаймы шиллинг на газовый счетчик. Он был такой робкий, затрушеный, что пришлось предложить ему чашечку кофе. Потом О'Хара спал плохо, его распирало, его накрывало кошмаром. Он тонул в той лагуне, шел ко дну, и над ним тикало крокодилово брюхо.
В полдень он отправился в „Аберхаус-отель“, позвонил. Снизу откуда-то появилась женщина со щеткой и тряпкой. Спросила, что он продает.
— Моя фамилия О'Хара, — сказал он. — Я из театра. Вот, хотел бы справиться о здоровье мистера Брэдшо.
Он был уже на ступеньках, Лили не успела его задержать. И, конфузясь, впустила его.
Вернон сидел в своем кресле у камина, оперев пострадавшую ногу на телефонную книгу. Небритый и вообще в непрезентабельном виде.
— Спасибо, что пришли, — сказал он. — Двигайте стульчик к огню. — И поскорей вставил челюсть.
— Но это у вас не перелом? — спросил О'Хара, оглядывая распухшую голень.
— Просто вывих, — сказал Вернон. — Заживет как на собаке.
Он повернулся — сказать Лили, чтоб чайник поставила, но она убежала на кухню наводить красоту.
О'Хара оглядывал комнату, старался найти отпечаток Стеллы. На каком она стуле сидит, где ее место. Фотографии в рамках на каминной полке были почему-то повернуты к стене. Потом он увидел знакомые туфли, заляпанные грязью, тесно поставленные на газету у камина, и у него покатилось сердце.
— Я сам, понимаете ли, виноват, — рассказывал Вернон. — Не смотрел, куда ногу ставлю. Кого жалко, так это мистера Поттера. Малый этот, который его боднул, Стелла говорит, из богатой семьи.
— Да, кажется, — сказал О'Хара.
— Она считает, что его гнать надо, но мистер Поттер ни в какую. Сегодня утром мне сказал, что мальчишка переутомился.
— Поттер здесь был?
— Да вы только-только с ним разминулись, — сказал Вернон. — Тоже вот, вроде вас, травмой моей интересовался. Такой человек, да? Истинный джентльмен. Проявил исключительное внимание к нам с Лили, успокаивал в отношении Стеллы. Она ведь скрытная, знаете ли. Всегда такая была, мы с Лили всегда беспокоимся, что у нее на уме. Вы как-нибудь так не поймите… девочка она хорошая, с душой, когда ее узнаешь поближе. Вы, конечно, с ней не близко знакомы, только приехали.
— Конечно, — сказал О'Хара. — Я тут недавно. Я ввелся на роль Ричарда Сент-Айвза, вам Стелла, наверно, говорила.
— Не говорила она. Мистер Поттер сказал. Стелла нам ничего не рассказывает, да и никому. Так вроде больше на людях, но все в себе, все в себе — под замком. Вот я про театр и мечтал… замок этот легче ей чтоб отомкнуть.
— Но я-то думал, она очень близка со своей матерью, — сказал О'Хара. — Вечно ей звонит, не успеет выйти из дому.
— Это она вам голову дурит, — сказал Вернон. Он как-то даже обиженно смотрел на О'Хару. — Не может она матери звонить.
О'Хара молчал. Странно — ему показалось, что весь дом затих, прислушиваясь.
— Лили, — крикнул Вернон. — Лили, поди-ка сюда. — Он попытался встать, крякнул от боли, снова упал в кресло.
— Да? Что? — спросила Лили.
Она напудрила нос, мазнула по губам помадой. Ее это старило.
— Стелла названивает кому-то, — сказал Вернон. — По нескольку раз на дню.
— Ну, не то что, — сказал О'Хара.
— Ему вот сказала, будто матери своей звонит.
— Не может она ей звонить, — сказала, пряча глаза, Лили.
Она стала прибирать комнату, взяла с газеты туфли, сунула под стол.
— Так кому же она названивает, к чертям собачьим? — заорал Вернон.
Он вспомнил вдруг те разы, когда заставал посреди ночи на лестнице Стеллу, не отрывавшую глаз от телефона, стукнул кулаком по ручке кресла. Спросил О'Хару:
— А еще что она вам про свою мать говорила?
— Только про ту розу на подушке, на Рождество… с жемчугом.
Вернон переглянулся с Лили. Ему, в общем, даже полегчало.
— Я очень буду вам благодарен, мистер О'Хара, — сказал он. — Если вы у нее поразведаете, поосторожней, конечно, к кому эти ее звонки. Я не просто так интересуюсь. Не из праздного любопытства. Я личную ее жизнь уважаю, как и каждого человека.
— Не может она звонить своей матери, — сказала Лили. — Она даже не знает, где она. Мы никто не знаем. Только что в Америке она где-то.
Вернон несколько раз приступался, но не знал, с чего начать. Ему и хотелось открыться О'Харе, чтоб тот понял его и Лили, но как будешь первого встречного посвящать в это дело. Нет, не очень все это кого-то красило, не такая история. При других бы обстоятельствах он лучше бы кой-чего не касался, этой незаконнорожденности хотя бы. Не очень хорошо их характеризовало с Лили, что прогнали тогда Рене.
— Мы из кожи вон лезли, если уж на то пошло, — рассказывал он. — Приняли ее, когда с поджатым хвостом вернулась из Лондона, накормили, обогрели, да что! Вечно причепурится и шляется где-то. Не один раз бывало — и ночевать не являлась.
— Молодая была, — сказала Лили. — Пожить хотелось.
Это она объясняла Вернону, не О'Харе.
— Как ребенок родился, снова вернулась и несколько месяцев была шелковая, это я не отрицаю. Потом начала разную чушь придумывать с домом с этим. Шут ее поймет, во что его хотела преобразить. В итоге — сняла себе комнату за углом, с художниками разными вместе. Непристойщину развели, соседи жаловались постоянно.
— Она работу нашла, телефонисткой на почтамте, — сказала Лили. — Прилично зарабатывала.
— Она и конкурс этот выиграла, — сказал Вернон. — Тысячи были охотниц.
Лили расстелила газету на столе, поставила туфли, стала соскабливать грязь. Сказала: