— Но ты с ним не делаешь вот этого, этого? — И он распластал ее на валкой раскладушке, вонзаясь в нее.
— При чем тут… — И она в сосредоточенности замкнула лицо.
Уж на что человек бывалый, он запутался. Боялся, что развращает ее. Не успевал он заикнуться, чтоб она чуть-чуть приподняла бедра или выгнула спину, как уже она с готовностью подчинялась. Предлагала и кой-какие собственные нововведения. На третью их ночь велела ему тесней сомкнуть ноги и нашла способ тереться об его колено, одновременно всасываясь ему в шею, заставивший его содрогнуться.
На следующий день он принес букетик фиалок и бросил ей на колени, когда она сидела в суфлерской. Она повернулась, прошипела, что Бонни смотрит. А когда он шел со сцены, фиалки валялись в кулисах, растоптанные чернокожими Тигровой Лилии.
Нет, он ее не понимал, да и себя, в общем, тоже. То, что началось с легкого, скорей постыдного, совращения, саднило теперь не на шутку. Он потерял сердце и мог, того гляди, потерять голову.
Футбольное поле располагалось за пригородным кладбищем. Ветхое здание клуба, с проваленной крышей, жалкая трибуна, дрожавшая на ветру. С полсотни зрителей, в основном старики и подростки, уже выстроились вдоль поля, притоптывая, чтоб согреться.
Скоро, сопровождая лимузин Длинного Джона Сильвера, тремя легковушками прикатили девицы. Ссыпались на дорогу, побежали к полю. Иней посверкивал на пегой траве, над кладбищенской оградой дрогло голое белое солнце. Легко одетые девицы, щебеча, как цыплята, побегали по морозцу и кинулись обратно к машинам. Комик незыблемо ждал, прикладываясь к фляжке.
Подкатил автобус, потом какое-то время ушло на суетню. Бонни оглядел здание клуба и объявил его ненадежным. Прогнили деревянные ступени крыльца.
— Назад, назад, — кричал Бонни бежавшим на него пиратам.
— Берегите лодыжки, мальчики, — орал помреж „Эмпайра“, сгоняя их со своего поля.
Кое-как выманили из легковушек девиц, рассадили в первом ряду, забросали пальто, куртками, шарфами, просили не прыгать. Трибуна опасно скрипела, девицы визжали.
Вернон сперва даже растерялся. Игроки одеты были не разбери поймешь как — некоторые не удосужились переодеться в трусы. У вратаря „Эмпайра“ вместо наколенников были приляпаны к тренировочным брюкам крикетные щитки. Изо рта знаменитого комика торчала сигара. Рядом крутился шофер, сверкала на студеном свету фляжка. В общем, ясно было, что ждать серьезной игры не приходится.
Вернон пожалел, что отшил Харкорта: вместе бы посмеялись. Он никого тут не знал, кроме Стеллы и Поттера. Стелла стояла посреди поля и разговаривала с единственным малым, одетым по-людски: в трусах и фуфайке. Он ее удерживал за плечо и, как видно, о чем-то просил. О чем неизвестно, но она была непреклонна. Вернону стыдно было за нее. В каком-то длиннющем пальто; мела подолом землю, когда гордо уплывала прочь: нет чтоб чуть подобрать.
Перед самым свистком Вернону показалось, что она его увидела. Вроде глянула в его сторону. Он было поднял руку, помахать, да передумал. Не к спеху. Сама еще подойдет. Если себя повести с умом, может, разрешит поехать с ней вместе в автобусе.
Мередит был судьей. Стелла жалела, что он не выбрал себе более видную роль. Она не очень понимала в футболе, но даже ей сразу стало ясно, что на поле заправляют Джеффри с О'Харой. В автобусе Джеффри мрачно смотрел в окно. А сейчас остервенело носился по флангу, как ненормальный. В первую же минуту забил гол, через четверть часа — второй. Вся команда его хлопала по спине, зрители аплодировали, но он все равно, кажется, не особенно радовался.
Игра велась в основном в середине поля или перед воротами „Острова сокровищ“. Мередит почти все время стоял к Стелле спиной: она перебралась к кладбищу, когда засекла дядю Вернона перед клубом.
Скоро ей все это надоело, и она по тропе побрела к дороге. Возле церкви стоял погребальный автомобиль, и человек в черном цилиндре желтой тряпкой начищал кузов.
— Уже начали, — сказал он, и она, кивнув, покорно ускорила шаг.
Дверь взвизгнула жутко, когда Стелла ее открывала. Гроб стоял на подмостях перед алтарем, и в белом стихаре, спиною к скамьям, пастор. Окно за алтарем заменили фанерой с хромой надписью черной краской: „Не кантовать“. Голая одинокая лампочка горела над престолом и обращала всю сцену в спектакль с неумелым осветителем. Стелла бы выскользнула и убежала, но скорбящие уже оглянулись на дверной скрип и смотрели на нее. Их было трое, две женщины и один мужчина, все старые, седые, у каждою по пастушьему посоху с крюком, опертому на переднюю скамью. И больше — ни души, кроме невидимого органиста, как раз громыхнувшего разлаженным гимном.
Служба была короткая. Слова пастора, раскатившись по просторной пустой церкви, пробежали во тьму. Одна из старушек высморкалась, взрывом грянуло эхо и потухало потом, как собачий лай.
Стелла стала воображать, будто в гробу лежит дядя Вернон.
Сосредоточилась, но ничего не почувствовала. Смерть для дяди Вернона не такое уж грандиозное приключение
[31]
— он такой старый. Она заменила его Мередитом. Грусть все равно не особенно выходила. В общем, она на него скорей обижалась за то, что так коварно от нее ускользал. Представила, что это она сама лежит бездыханная. Дядя Вернон и Мередит рыдают. К ней уже подступала неподдельная скорбь, но тут она вспомнила, что Мередита, католика, сюда б не пустили.
У нее за спиной скрипнула и отворилась дверь. Она оглянулась, увидела того, в цилиндре. Он смотрел мимо нее и кого-то подманивал пальцем. Четверо служителей скользнули из сумрака ризницы, взялись за гроб и понесли по нефу. Пастор с требником ступал следом, и сквозняк вздымал и опускал его волосы. Стелла убежала бы, но сочла, что это кощунство — бежать впереди покойника. Она зажмурилась и вслушивалась в мерный шелест шагов.
Когда она снова открыла глаза, с ней поравнялась одна из траурных старушек. Палка у нее оскользалась на плитках, она еле переступала, шаталась. Стелла ее подхватила под локоть. Вместе кое-как выползли за дверь. На паперти их окатил глухой рокот футбольного поля.
— Спасибо вам, что пришли, — сказала старушка. — Ему было бы приятно.
Когда гроб опустили в яму и были произнесены соответственные слова, пастор нащупал ее руку в глубине рукава О'Хары.
— Вы близко знали усопшего? — спросил он.
— Ну, в общем… — сказала она.
— Уповайте на воскресение, — сказал он ей и поспешил прочь с багровым от ветра лицом.
Стелла прошла к тополям, глянула через ограду на поле. Увидела: кто-то лежит на земле, О'Хара заламывает Джеффри за спину руки. Кругом орали.
* * *
О'Хара и Фредди Рейналд выволокли Джеффри с поля и увели с глаз долой, за клуб. Уговаривая поглубже дышать, водили взад-вперед вдоль проволочной ограды. Он весь трясся и так взмок от пота, что волосы мазками черной краски лежали на лбу. Он дышал отчаянно, всхлипывал яростно.