— Замечательный город. Одно только жаль, здесь не растут пальмы.
И вот мы в кабинете. Письменный стол и стулья из выкрашенного в серый цвет металла, окно с (пре)красным видом на кирпичную стену напротив. Пол уставлен картонными коробками, большинство из которых все еще запечатаны, — свидетельство того, что хозяин въехал сюда лишь недавно.
Пирс взял со стола фотографию в рамке и подал ее мне. В камеру пялились здоровенная женщина со здоровенной дочкой. На головах у них были пробковые шлемы, сверкавшие под африканским солнцем.
— Вот мои крошки.
— ¡Carajo!
[213]
Пирс положил снимок обратно.
— Они приезжают в Москву через неделю. Я уже записал дочь в англо-американскую школу.
— Как зовут дочку?
— Пацифика.
— Миру — мир!
— А у тебя есть семья?
— Одна жена, двое детей, восемнадцать книг — и столько же любовниц. Жена, правда, ушла и детей увела, но книги и любовницы всегда будут со мной!
Мы начали обмениваться воспоминаниями.
— Пирс, помнишь, как я тебя побил, когда мы познакомились?
— Роланд, помнишь, как на уроке химии я взорвал под тобой стул?
— Пирс, помнишь, как ты накурился марихуаны и припарковал машину на шпиле пресвитерианской церкви?
— Роланд, помнишь, как у меня на дне рождения ты в темноте по ошибке целовался с моей бабушкой?
— Пирс, помнишь, как мы оделись девочками и проникли в женский туалет теннисного клуба?
Приятель покачал пузом.
— Это было давно.
— Согласись, однако, что из нас получились премилые герлушки!
Пирс поспешил перевести разговор на более дипломатическую тему. Он начал рассказывать, что незадолго до его отъезда из Буркина президент Блэз Кампаорэ посетил американское посольство в столице страны, Уагадугу.
— Господин Кампаорэ знает, как вызвать собеседника на откровенность. Хотя мы разговаривали лишь счи-тайные минуты, во время дружеского обмена мнениями я открыл ему самую сокровенную мою тайну.
Я пнул приятеля в пах.
— Про то, как мы с тобой ходили в девочках?
— Нет, Роланд. Я признался президенту, что сижу на маломясной диете, и посоветовал ему начать в стране компанию борьбы с холестерином, являющимся одной из ведущих причин сердечно-сосудистых заболеваний.
— Накорми меня, а то я проголодался, — намекнул я в середине рассказа о том, как составленный Пирсом после встречи в посольстве меморандум прославил его на весь госдепартамент.
Приятель повел меня в кафетерий. Там я наполнил поднос (не)любимой американской едой — картофельным винегретом, макаронами с сыром, кока-колой с колбасой. У Пирса на подносе сидел сольный, скорбный салат.
Мы уселись рядом с группой пехотинцев, дружно дробивших зубами бисквиты «Oreos».
Я подмигнул самому себе.
— Старина, есть разговор. Твой офис, полагаю, нашпигован подслушивательной аппаратурой. Другое дело тут. — Я кивнул в сторону пехотинцев. — За военно-морским чавканьем нас не то что ФСБ — мы сами себя не услышим!
Я отхлебнул жидкого посольского кофе и с невероятным спокойствием сказал:
— Я русский царь.
Приятель принялся издавать соответствующие случаю звуки и восклицания.
Отодвинув в сторону поднос, показал ему конфетницу с корреспонденцией и изложил историю Екатерины, Гиацинта и Конрада. Памятуя о профессии Пирса, я особенно упирал на внешнеполитические аспекты романа адмирала с императрицей в контексте европейской истории восемнадцатого века.
Когда я умолк, за окнами было уже темно.
— Я думал, что претендент на престол уже есть, причем от самой династии Романовых, — промолвил приятель.
— Позволь обрадовать тебя еще одним экскурсом в прошлое. — Я отпил глоток холодного кофе. — Ты наверное слышал, что в 1917 году в России имели место подряд две революции.
— В Буркина-Фасо было нечто подобное, — оживился Пирс. — В начале восьмидесятых годов там трижды происходили перевороты, пока к власти не пришел майор Томас Санкара.
— Которого твой герой Кампаорэ затем укокошил.
Пирс дипломатически вздрогнул.
— Зависит, что ты имеешь ввиду под «укокошил». — Голосом, исполненным восхищения, он добавил:
— Откуда ты столько знаешь про Буркина?
— Чтение, размышления, консультации с очевидцами.
Мы помолчали, каждый из нас погруженный в свою думу — я в династическую, Пирс в политическую.
Приятель первым прервал молчание.
— Роланд, объясни, почему царем должен стать именно ты, а не принц Георг Романов — так, кажется, его зовут?
— В дни Февральской революции некий великий князь Кирилл Владимирович, предок псевдопретендента, бегал с красным бантом в петлице по Петрограду, приветствуя свержение собственного кузена, он же император Николай II.
— Значит, великий князь был коммунистическим агентом влияния, — понимающе понурился Пирс.
— Своей акцией, которая возмутила всех лояльных русских людей, августейший левак потерял лицо, а также шанс взойти на престол. Лет через тридцать после истории с красным бантом Владимир Кириллович, сын Кирилла Владимировича, женился на княжне Леониде из Тбилиси. У них была дочь, Мария.
Я многозначительно посмотрел на приятеля.
— Заметь, Пирс, что согласно законам Российской империи корона наследуется исключительно в мужской линии. А великий князь Георгий Михайлович, которого ты упомянул, — всего лишь сын своей матери.
— Я не совсем понимаю.
— В 1976 году великая княжна Мария Владимировна вышла замуж за принца Франца-Вильгельма Прусского, и, хотя тот обратился в православие и даже придумал себе псевдоним «великий князь Михаил Павлович», он как был, так и остался правнуком кайзера Вильгельма II и по-русски знает лишь фразу «калинка-малинка».
— «Калинка моя»! — пропел Пирс с аховым акцентом.
Я вопросительно поднял бровь.
— Перед тем как приехать в Москву я прослушал курс русского языка в Джорджтаунском университете, — объяснил друг, после чего пошел к стойке и взял еще два кофе.
По его возвращении беседа державного содержания возобновилась.
— Роланд, а как насчет президента Путина? США поддерживают проводимые им экономические реформы. Мы бы не хотели, чтобы теперешняя политика России претерпела изменения.
— С Путиным я договорюсь. Благодаря финтам фортуны мы с ним уже знакомы. В 1989 году, будучи в Германии, я спас его от смерти, когда на него напала банда берлинских башибузуков.