Фальшивка - читать онлайн книгу. Автор: Николас Борн cтр.№ 41

Обедать он пошел в маленький ресторан на улице Манара; не ресторан, собственно, а лишь пара столиков на террасе под навесом. Со стороны улицы у входа горели две лампочки, наверху висел инфракрасный обогреватель. Время было раннее – половина седьмого. Он заказал бифштекс с печеным картофелем и поллитра божоле. Вино хозяин подал вместе с фисташками, затем принес на тарелке белые лепешки и мисочку с хуммусом. На хозяине был длинный белый передник, порядком замызганный, в пятнах жира, и почему-то это сразу внушило бесконечное доверие к этому человеку. Наконец-то человек, который занимается по-настоящему нужным делом, причем в одиночку, хозяин заведения прежде всего сам заинтересован в том, чтобы ему доверяли, не лезет из кожи вон, чтобы угодить, а просто работает на совесть. Наконец-то человек, в котором чувствуется нечто определенное, не то что все эти старательно заметающие следы лакеи с их тактикой вежливости. Еда была очень вкусной. Пожалуй, все свои опасения он прогнал, настолько все здесь отвлекало от неприятных мыслей. Он почувствовал в себе удаль – теперь не сплоховал бы, случись что-то непредвиденное, вызывающее содрогание. А пускай случится, пускай даже с ним самим стрясется что-нибудь страшное. И уверенность появилась – он все-таки сумеет убедить Ариану в том, что нужен ей. И Грете решил написать письмо, но уже совсем другое, завтра же напишет, откровенно, определенно и ласково, напишет, что он предлагает насчет детей, а что предлагает? Это наверняка придет в голову сегодня вечером. В деталях он еще ничего не представлял себе, но знал, что непременно оставит им все материальное – дом и тому подобное. Туда он скорей всего уже не вернется, а значит, отдаст Грете и весь тот край, места, которые любил больше всего на свете. Да, придется, в любом случае, это будет – если не считать детей – самое дорогое, от чего он откажется. А с детьми можно встречаться где-нибудь на стороне, пожалуй в Гамбурге, он к ним будет приходить или пусть они приезжают к нему.

Все это он решил написать Грете, как только станут ясны детали. Надо рассказать и Ариане, без долгих хождений вокруг да около, довольно уж хожено, вот тогда их отношения наконец станут реальностью. А еще можно поговорить в редакции – пусть направят сюда на постоянную работу, тогда он и после окончания войны сможет остаться с Ариадной, насовсем остаться, здесь, в Ливане, или в Дамаске. Почему бы и нет?

Он вытер пальцы, закурил и попросил принести еще чашку кофе. В углу террасы на столике стояло несколько клеток с птицами, одна на другой, целая иерархическая система птичьих клеток. Оказывается, он смотрел на них вот уже несколько минут.

Он был уже неподалеку от дома Арианы, как вдруг в небе вспыхнуло зарево, раскрылись глубокие, сверкающие ларцы, переливающиеся дарохранительницы, и свет в них был обращен внутрь. Гранаты свистели и выли, взрывались с глухим рокотом, доносившимся будто из-под земли. Земля содрогалась, грохот такой, что весь воздух и даже взгляд вздрагивает, подумал он, а ведь живущие в этих кварталах спокойно сидят дома и ужинают. А на душе легко, даже весело, правда, чего-то для настоящего веселья все же не хватает.

Несмотря на такое настроение, он шел осторожно и, если поблизости раздавался шум, чаще всего – неопределенный, нырял в подворотню или подъезд ближайшего дома и ждал, когда видимый из укрытия отрезок улицы озарит сияющий поток, который то набегал, то откатывался назад. Он по-прежнему был спокоен, вот только от неизвестности начало сосать под ложечкой, боль была тупой, словно пытался куснуть какой-то беззубый зверек. И чем ближе он подходил к дому Арианы, тем больше казалось, что все его недавние размышления попросту бездарны, он отвергал свои планы, один за другим. Пусть встреча и объяснение с Арианой будут короткими, конечно, пусть все будет гораздо короче, определеннее, по существу дела, лишь чуть-чуть можно будет поколебаться между «да» и «нет». Снаряды пролетают, кажется, над самой головой и все метят как раз туда, где он сейчас идет. Осторожность вошла в привычку, он уже не отшатывался назад и не испытывал внезапного сокрушительного страха – в теле была медлительная податливость, – ничего похожего на ту тревогу, которая охватывала его раньше, несмотря на сознательно сохраняемое спокойствие, ничего общего с прежней, внезапно нападавшей мелкой нервной дрожью, которая била все сильней, угрожая вот-вот разорвать на куски; уверенность лунатика, вот что это такое, и она напрямую связана с риском.

Только вот неуверенность насчет Арианы никуда не делась. Почему его переход по этим улицам, по кварталам, откуда до ее дома еще идти и идти, ощущается как униженная попытка достичь близости? Что он, собственно, хочет сказать ей, что объяснить, на чем собирается настаивать? А как будет оправдываться? Он же пренебрег ее нежеланием встретиться, ну да, пренебрег, но ведь один раз всего, один-единственный раз. А с какой стати она должна ему верить, если он так быстро и послушно принимает ее условия – он же готов принять их. Кроме того, далеко не просто будет устроиться здесь корреспондентом, после войны-то все изменится. Да и не всерьез он обдумывал эту возможность, скорей просто рассчитывал на то, что обстоятельства вдруг сложатся благоприятным образом. Но сейчас, по крайней мере так казалось, он придет и предложит себя Ариане как начинающий с нуля, потому что он действительно хочет начать жизнь заново. К прошлому пусть тянется ниточка, думать о нем надо скупо и забывчиво, оберегая детей, да, это единственно надежная позиция. А до того – дрейф смутных отсеченных глав проклятой биографии.

Шум игрушечных сражений наплывал, обволакивал, автомашины, низко осевшие, повисли, съехав на обочину, на краю сточных канав, спущенные шины торчат из-под кузова, словно башмаки, – напоминают сидящих на корточках людей. Свистящие снаряды означают смерть, но только означают. Вспомнилось выступление одного писателя, в Гамбурге, в самый разгар кампании против войны американцев во Вьетнаме. Голос писателя иногда взвивался и переходил в завывание, с особой ожесточенностью он произносил слова «замешательство», «гнев», «возмущение». Если память не подводит, тогда слово «замешательство» и в самом деле заставило его почувствовать замешательство, а вот рассказ о зверствах американцев скорей вызвал недоумение, потому что был заранее тщательно выстроен и изобиловал патетическими возгласами. Вот и сейчас он снова очень ясно почувствовал «замешательство», хотя все пережитое вчера уже ушло в прошлое, стало далеким и поблекшим, словно обо всем этом он прочитал в газете.

Чтобы сократить путь, он свернул на поперечную улицу, но слишком рано. Теперь, значит, опять налево, а потом направо. Почти на всех окнах шторы затемнения, пробивавшийся кое-где свет казался скудным и тусклым. Мимо промчались два автомобиля, тот, что впереди, непрерывно гудел. Может быть, водитель сигналит, чтобы позвать на помощь, подает знак, что его преследуют. Может быть, его догонят, заставят остановиться и убьют. Прежде чем повернуть направо, Лашен остановился и быстро скользнул к стене – впереди, напротив одного из домов, стояла группа вооруженных людей. Конус света, прожектор, медленно обшаривая фасад, проникал сквозь занавеси и шторы затемнения, освещал комнаты. Лашен увидел лампу под потолком, верхнюю часть шкафа. Медленно попятившись, он отступил и дальше пошел другой дорогой. Послышались крики, щелкнул выстрел, где-то совсем близко. Впереди взлетела ракета, часть улицы озарилась ярким светом, он быстро пробежал по освещенному отрезку, и снова вокруг сгустилась безопасная тьма, которая была еще чернее и непрогляднее, чем раньше.