— Подождем еще полчаса, — сказал он. — Скоро прибывает еще один поезд.
Он взял экипаж и приехал на вокзал, когда пассажиры сходили с поезда: перед ним прошли все, он не пропустил ни одного лица в толпе.
Он подождал, пока в поезде не осталось никого; пока не сошел последний пассажир; и продолжал стоять на пустынном перроне. Потом медленно, понурив голову, отправился восвояси.
— Ну как? — спросил его по возвращении дон Танкреди, который попросил поместить себя на подоконник.
— Ничего, — ответил молодой человек в отчаянии. — Есть еще один товарняк на подходе…
— Да при чем тут товарняк! — зашумел старый распутник. — Найдем другого свидетеля.
Солнечный Луч вышел из кареты и заплатил по счетчику. Но кучер потребовал прибавки.
— Лошадь, — сказал он, — неважно себя чувствует, а ради вас ей пришлось изрядно потрудиться. Видите, сколько пены?
— Ты сумасшедший! — сказал Баттиста.
Кучер слез с облучка и загородил ему дорогу.
— Платите! — закричал он, угрожающе размахивая кнутом.
— Негодяй! — примирительным тоном сказал Баттиста, который чувствовал на себе взгляды Эдельвейс, смотревшей в окно.
— Платите! — повторил кучер тоном, не допускавшим возражений.
И щелкнул кнутом над головой нашего героя. Эдельвейс испугалась.
— Дайте ему пару пощечин! — закричал дон Танкреди Баттисте, который проворно пятился.
Кучер поднял кнут, чтобы ударить. Но в этот момент появился крупный и толстый мужчина, который схватил за руку грубияна-возничего, свирепо на него глядя:
— Стой, — сказал он. — Этот господин со мной.
Он был из тех, с которыми не спорят; жуткий тип. Кучер слегка приподнял шляпу, влез на козлы, натянул поводья и тронулся мелкой рысью.
— Отлично! — сказал дон Танкреди, в то время как присутствовавшие хлопали в ладоши.
— Сердце юноши в теле атлета! — пробормотал Баттиста, бледный от волнения. Он поблагодарил и собирался войти в гостиницу. Но здоровяк его остановил.
— Как, — сказал он, — вы уходите просто так?
— А как же мне еще уходить? — воскликнул Баттиста.
— Не знаю, — ответил тот.
И уставил в далекое море задумчивый и мечтательный взгляд.
Баттиста снова попытался пройти в гостиницу. Тогда здоровяк вышел из своей задумчивости и сказал:
— Я же вас защитил.
— И что?
— С вас десять лир.
— Я думал, — сказал Баттиста, — что вы это сделали из благородных побуждений. Как бы то ни было, вот…
Он достал кошелек. Но, посмотрев внимательнее на незнакомца, не смог удержаться от изумленного восклицания:
— Джеппи! — закричал он.
— О, — сказал здоровяк, явно растроганный, — это вы?
Он отказался от десяти лир и снял фуражку. То был Громила Джеппи или Похититель Спасательных Поясов, бывший горный разбойник.
— Я многим вам обязан, — сказал он. — Помните, однажды ночью, посреди леса, в котором я разбойничал, вы призвали меня бросить гнусную жизнь и заняться трудом?
— Еще как помню! — пробормотал Баттиста.
— Так вот, — продолжал тот, — я последовал вашему совету. Тружусь.
— И как, доволен? — спросил Баттиста. — Хорошо зарабатываешь?
— По правде сказать, — ответил бывший разбойник, — прежде зарабатывал больше. Зато теперь я честный гражданин и примерный отец семейства. А это очень и очень утешает!
— Молодец! — закричал с подоконника дон Танкреди. — Жаль, что я не могу похлопать вас по плечу.
— Очень рад за тебя, — сказал Баттиста. — Это делает тебе честь.
Как и бывший бандит, он был поневоле растроган. Он с приязнью посмотрел на здоровяка и спросил:
— А что у тебя за работа?
Джеппи гордо поднял голову.
— Да вы же видели, — сказал он. — Я защищаю пассажиров от завышенных запросов кучеров. Каждый акт защиты стоит десять лир, из которых пять причитаются мне.
— А остальные пять? — спросил дон Танкреди.
— Остальные пять идут кучеру, с которым у меня договор, — объяснил раскаявшийся бандит.
Баттиста был несколько удивлен, что Джеппи выбрал для своего исправления такую странную профессию. Он спросил:
— Ну а если пассажир, вместо того чтобы испугаться, надает кучеру пинков, что я и собирался сделать?
Здоровяк не стал разоблачать ложь молодого человека.
— В этом случае, — сказал он, — я защищаю кучера и зарабатываю одну лиру. Но так не бывает почти никогда. Например, вчера вечером вышла стычка с одной любовной парочкой, которая каталась в свое удовольствие.
— Интересно, интересно! — закричал с подоконника дон Танкреди, падкий до пикантных историй.
— Похоже, — сказал Джеппи, — та парочка вела себя несколько вызывающе, так что кучер в какой-то момент потребовал прибавки, угрожая репрессиями и кнутом. Но тут вмешался я и, как следует защитив…
— Ты заработал десять лир, — сказал дон Танкреди.
— Нет, — сказал бандит. — Этот негодяй, любовник, попользовавшись моей защитой, смылся. Но попадись он мне опять, я его сотру в порошок.
Он попрощался и ушел.
Гверрандо проснулся поздно, проведя свою последнюю холостяцкую ночь. Он быстро оделся и вышел из номера. Увидев его во фраке и цилиндре, швейцар гостиницы спросил:
— И куда это молодой синьор направляется?
— На свадьбу.
— Это всегда такая скука.
— А особенно если учесть, что жених — это я.
Когда подошел жених, составился кортеж. Во главе его шла Эдельвейс в белом платье.
— Как же так? — спрашивал кто-то. — Невеста одна?
А другой говорил:
— Смотрите, смотрите! У невесты на рукаве платья пятнышко.
Этим пятнышком был дон Танкреди.
— Что доктор Фалькуччо? — в последний раз спросил Солнечный Луч, совсем потеряв надежду.
— Никаких известий, — ответил дон Танкреди.
Кортеж тронулся.
Карета, запряженная четверкой лошадей, увешанных бубенцами, украшенных флажками и покрытых красными попонами, остановилась у городских ворот, среди шумной толпы простонародья. Лысый старик с белоснежной бородой встал с облучка, разложил вокруг себя флаконы, бутылочки, плитки шоколада и пестрые коврики и затрубил в горн. Когда он увидел, что вокруг экипажа собралась большая толпа, он достал прекрасную золотую авторучку и показал ее изумленному народу.
— Ваши превосходительства, дамы и господа, — сказал он, — офицеры, унтер-офицеры и солдаты, простые военнослужащие, моряки и летчики, уважаемая публика и славный гарнизон! Конечно же, у всех вас есть писчее перо, но кто из вас хоть раз не мечтал когда-нибудь обладать одной из этих прекрасных авторучек, которые позволяют превращать мысль в орфографические знаки, не нуждаясь в том, чтобы макать перо в чернила? Так вот, господа, посмотрите на эту ручку: она самой лучшей марки, пишет изумительно, не сажает клякс, расходует мало чернил, не царапает бумагу. У этой ручки гарантия на десять лет. Вот эта ручка, которую вы сейчас видите, — она из Парижа. Если вы зайдете в любой магазин, у вас за такую попросят минимум триста лир. Так вот, господа, я ее вам не продам за триста лир. Не продам я ее вам и за двести лир, и даже за сто. Эта ручка, господа, продается на вес золота. Но я не какой-нибудь спекулянт и не из тех мошенников, которые окручивают простаков своей болтовней. Эту ручку я вам не продам за семьдесят пять лир, ни за пятьдесят, ни за сорок, ни за тридцать, и даже ни за жалкую сумму в двадцать лир.