Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра - читать онлайн книгу. Автор: Александр Богданович cтр.№ 40

По нервно забегавшим глазам цыгана было видно, что он сообразил, что попал в ловушку. Резким движением он бросил какой-то порошок из жестяной банки прямо в лицо Корецкому и кинулся к окну. Несмотря на резкую боль в глазах, ротмистр вслепую произвел несколько выстрелов, но пули, однако, цели не достигли. Высадив раму, незнакомец вывалился наружу, оказавшись прямо перед стоявшим под окном Чухно. Для поручика это стало полной неожиданностью. Получив резкий толчок в грудь, он кубарем полетел в снег, и, пока подбирал отлетевший в сторону наган, беглец уже пересек железнодорожное полотно и исчез за насыпью в придорожных посадках.

Тут совсем некстати появился железнодорожный состав, который стал медленно заходить на станцию и отрезал путь для преследования подоспевшим жандармам.

Операция закончилась. Офицерам оставалось только осмотреть подпол и содержимое чемодана. Там они нашли венгерский пистолет «фромер» с патронами, полевой бинокль, тетрадь с непонятными записями и книжку на польском языке автора Гриця Щипавки под названием «Проект уничтожения России».

К ним приобщили белый порошок, от которого Корецкий долго промывал глаза, но, к счастью, все обошлось без последствий.

Возвращались молча – переживали из-за неудачи. Корецкий корил себя за потерю бдительности в самый ответственный момент. Чухно злился на свою неуклюжесть. Дашевский был в предчувствии неприятных объяснений с начальством.

Свеча осветила глухое подвальное помещение, заваленное домашним хламом. В углу, на груде пустых мешков, со связанными руками и ногами лежал человек. Было не ясно, жив ли он. Судя по одеянию, это был монах. Запекшаяся кровь на висках, опухшие, потрескавшиеся губы, худое, изможденное лицо, порванное в нескольких местах черное облачение указывали, что с ним здесь обходились далеко не по-христиански.

Белинский поднес к его лицу свечу и приоткрыл веко – зрачок оставался неподвижным. Приложил ухо к груди – с трудом улавливались редкие биения сердца.

Пленника освободили от веревок и поднесли к пересохшим губам кружку с водой, но он не реагировал.

– Срочно нужен доктор, – поднялся Белинский.

Ширмо-Щербинский вытащил из кармана записную книжку и поднес ее к свече.

– Станислав, – позвал он прапорщика, – поднимись к хозяйке. У нее наверняка есть телефон. Набери сто двадцать пять – ближайший полевой госпиталь на Святого Петра и Павла.

На лестнице послышался шум, и в дверях появились трое молодых парней. Старший держал топор, у двух других в руках были кухонные ножи. Увидев русских военных, они в растерянности остановились. Расталкивая их, с пронзительным криком:

– Со tu sie dzeie? Со panstwo robi w moim domu? [110] – В подвал ворвалась растрепанная пожилая женщина в расстегнутом халате.

– Успокойтесь, – шагнул ей навстречу Ширмо-Щербинский. – Вы пани Раух? Объясните, как здесь оказался этот человек? – указал он в угол подвала.

Взглянув туда, хозяйка громко вскрикнула и испуганно закрыла рот краем воротника халата.

– Му nic nie wiemy, – нервно стал объяснять старший, очевидно, один из ее сыновей. – То mieszkanie и nas zdejma pan Kolinski… [111]

Белинский обратил внимание, что шум от появления семейства Раух привел монаха в чувство, глаза его слегка приоткрылись.

– Dlia czego tu pan? Iak pan sie nazywa? [112] – нагнулся к нему капитан и снова поднес к его губам воду.

Взгляд монаха немного просветлел, он стал шевелить губами, как будто читая предсмертную молитву.

Капитан нагнулся. Шепот становился все тише и вскоре окончательно смолк.

В глазах монаха застыло выражение глубокого страдания и скорби.

Во Львове наступила пора традиционных сильвестровских карнавалов, которые начинались сразу после католического Рождества. Обычно в это время народ веселился до утра в городских залах и дворцах. Во Львов съезжалось множество гостей из Вены, Кракова и Варшавы. Газеты были заполнены репортажами о балах с подробным описанием туалетов дам, курьезами и скандальными историями.

Советник Червинский со всем семейством приехал на праздник в дом графини Боваровской. Нынешнее собрание у графини отличалось от прежних пышных карнавалов во дворцах Голуховского и Дзедушицких. Но все же это была счастливая возможность провести праздник в своем кругу – небольшой кучке Львовской элиты.

Дочери сразу направились в зал, откуда уже доносилась торжественная мелодия полонеза. А советник с женой присоединились к гостям, окружавшим графиню.

– Вы представляете, – сетовала она, – госпоже Кемпской, жене простого армейского майора, постоянно доставляют письма от мужа. А я от своего Генриха до сих пор не получила никакой весточки.

– Паулина, – улыбнувшись, иронически заметила супруга директора гимназии госпожа Бостл, – ты забыла, что Кемпский служит в польских легионах на стороне русских.

– А разве у русских есть польские легионы? – искренне изумилась та.

– Именно, – подтвердил советник наместничества Лазовский, – я слышал, что их уже почти полтысячи в Новоалександровске [113] , и они уже освятили знамена в соборе Святого Яна.

– И кто же все это придумал? – все больше удивлялась хозяйка. – И где они берут добровольцев?

– Инициатор этого дела – некий Витольд Горчинский, помещик, – пояснил советник, – причем, говорят, все осуществляет за свой счет. Теперь они якобы ожидают прибытия из Америки еще свыше десяти тысяч поляков, которых вместе с вооружением направляют польские эмигрантские организации.

– Этот Горчинский, конечно, подлец, – возмутился старик с военной выправкой и властным взглядом, – он склоняет наших видных членов общества к участию в этих предательских дружинах в качестве офицеров. И, насколько мне известно, немало людей интеллигентных и состоятельных соглашаются. – И, раскачивая головой, он добавил по-немецки: – Das ist wirklich schrecklich. Unser Volk ist verdorbent [114] .

Старый лакей внес в зал серебряный поднос с бокалами шампанского, и председатель культурно-просветительного общества доктор Фогель поспешил поднять тост:

– Za wojne powszechna, za wolnosc luduw! [115]