Браки в Филиппсбурге - читать онлайн книгу. Автор: Мартин Вальзер cтр.№ 53

Шумнее, чем было в его обычае, вошел в бар господин тен Берген. Причину своего возбужденного состояния он тянул за собой — Алису Дюмон. Он держал ее за локоть, тянул и подталкивал и до тех пор не успокоился, пока все разговоры не смолкли и все лица не обратились к нему и Алисе. Алиса пережила «exceptional story», [28] «story», которую Бюсген тотчас мог бы записать с ее слов (что тот отверг, пожав плечами).

— Расскажите, расскажите, — вскричали госпожа Фолькман и госпожа Францке.

Алиса, которая, надо думать, ни минуты не сомневалась, рассказывать ей свою story или нет, уселась с помощью тен Бергена (он при этом разыгрывал увальня просто потому, что длиннющие его руки праздновали труса), уселась на стойку бара, поставив ноги для всеобщего обозрения на табурет, и начала; нынче эстрадная певица должна сниматься в кино, иначе ей конец! Вот, стало быть, и она дала себя уговорить, согласилась на кинопробы. Кинопробы, кто их не испытал, тот и отдаленно представить себе не может, что это значит — кинопробы! Голову налево, голову направо, свет оттуда, свет отсюда, а прямо в глаза бьет адский огонь батареи прожекторов, два гримера набрасываются на тебя, подпудривают и подмазывают, чей-то голос орет по ту сторону адского огня; а теперь гримеры где-то грим снимают, где-то добавляют, новые приказы — новые гребни втыкают тебе в волосы, а ты всему подчиняешься, когда приказывают — улыбаешься, когда приказывают — плачешь, выпрямляешь плечи и тут убеждаешься, что уже не ощущаешь своего тела, безжизненно повисшего на лучах прожекторов, что тебя распилили, разрубили, черт знает во что превратили! И тут новый приказ: к парикмахеру! Уже вечер, парикмахера предупредили по телефону, он ждет: волосы обстричь, остатки выкрасить, цвет — золотисто-рыжий. И перманент. С перепаханной головой — назад в машину. К зубному врачу. Спрашиваешь — зачем? Так режиссер от тебя в восторге. Завтра можно снимать. Только вот зубы. Зубного врача, кажется, разбудили. Но он любезен. Все ясно, говорит он: пять косметических коронок. Укол, еще укол и еще, и ты перестаешь считать; зубы нужно обточить, пять здоровых зубов! Проходит целая вечность, и когда ты уже надеешься, что настал конец, то узнаешь, что обточен только первый зуб, да и то на одну четверть. Жернов снова надвигается на тебя, ты закрываешь глаза, грохот наполняет всю полость рта, всю черепную коробку, шейные мускулы сводит судорога, из разинутого рта клубится бело-желтый дым, воняет горелой костью, все твое тело — сплошная боль, директор картины и ассистентка врача держат тебя, ты больше не можешь шевельнуться, тысячетонный груз боли придавил тебя, в горле клокочет крик, который ты не в силах сплюнуть, он клокочет целую вечность, не то в горле, не то во всей вселенной, ведь где бы ты ни начинался и где бы ты ни кончался — всюду разлита боль. В три часа утра все наконец в порядке. Уже в машине приходишь в себя. И в постель. В десять начало съемки. В девять получаешь сценарий. Режиссер говорит: фильм будет иметь колоссальный успех.

— Впрочем, — сказала Алиса, обнажив новые зубы, — они мне очень нравятся, вот только говорить первые дни было трудно, язык никак не попадал на нужное место, но теперь все отлично наладилось.

Альвин за весь вечер еще не присмотрелся к ней как следует. Теперь же диву дался. Сверкающе-белая костяная завеса во рту, и при малейшем движении губ — ослепительный оскал, отчего Алиса казалась вызывающе-дерзкой, отважной, настоящая женщина-вамп, широкобедрая амазонка, зубам которой явно недостаточно только жевать пищу. У всех было такое ощущение, что этими зубами Алиса совершит какое-то прекрасное, какое-то безумное деяние, а сверкающая ее улыбка всего лишь его слабенький, заблаговременно мелькнувший отсвет. Зубы выглядели особенно большими оттого, что ее коротко остриженные волосы были уложены совсем гладко. Чего-либо более значимого и крупного, чем зубы, на лице не осталось, зубы получили теперь ту же значимость, что и грудь Алисы, а грудь до сих пор имела для Алисы первостепенную значимость. Сейчас Алиса рассказывала о своем носе, который, слава Богу, благодаря последней операции обрел окончательную форму. Вдобавок, как только она стала сниматься, она опять похудела — голодная диета, какой еще не бывало, — но ей это пошло на пользу, в первую очередь у нее худеют всегда живот, ягодицы и бедра, а грудь остается огромной, какой была испокон веку, это ее резерв, он обеспечивает ей на все времена хорошую фигуру, ведь благодаря диете она может доводить прочие части тела до такой худобы, чтобы грудь казалась колоссальной…

Альвина поразило, с какой непосредственностью выставляла Алиса свое тело на всеобщее обсуждение. Но постепенно он уловил, что ее болтовня вовсе не была такой уж непосредственной. Глаза ее сверкали, руки стремительно двигались в воздухе, а пальцы судорожно переплетались — Алиса, видимо, приняла свой обычный наркотик, потому и пришла в лихорадочное возбуждение, болтала без удержу; даже когда она говорила тихо, голос ее звучал резко. Гости вокруг улыбались и шепотом обменивались замечаниями.

Вполне возможно, Алиса Дюмон сидела бы на стойке бара до тех пор, пока — как только наркотик перестал бы действовать — она не обессилела бы, не стала бы что-то бессвязно и шепеляво бормотать, бессмысленно вращая глазами; но внезапно в бар ворвалась ватага гостей, помешала Алисе продолжать ее речи и спасла ее. Это были молодые люди, приятели Анны Фолькман. Они дышали так, словно выбились из сил, лица у них покраснели, в растрепанных ветром прическах повисли тающие снежинки, поблескивающие уже в виде капель. Они просили убежища. Праздник нужно продолжить. Не могут ли Анна и Ганс присоединить к нынешнему вечеру и свадебное торжество, ехать домой невозможно; пока они добегут до машин, на них не останется сухой нитки, они загубят свои туалеты и простудятся насмерть. Анна и Ганс заулыбались, госпожа Фолькман заявила, что премного обязана погоде, ведь обычно гости неожиданно собираются и уезжают, оставляя безутешных хозяев в прокуренных салонах.

— Вот и прекрасно, — сказала госпожа Францке, — мы попали поистине в бедственное положение, придется нам всем переночевать здесь… друг с другом.

Подобная перспектива возбудила умы, точно наркотик, присутствующие почуяли сенсацию, потрясающее празднество, одно из последних в сезоне, его так скоро не забудешь, гости поздравили Анну, точно бы это ей пришла в голову оригинальная идея и она заказала непогоду, заставившую их остаться. Они станут пить, так много, как никогда, и каких только вольностей не позволят они себе этой ночью!

Госпожа Францке воскликнула:

— Давайте играть!

— Да, но во что?

— Пусть господин Альвин привезет свою рулетку!

Идея всех воодушевила. Тотчас на Альвине повисла гроздь верещащих дам, его поглаживали, он чувствовал прикосновение рук, плеч и бедер, аромат самых разных духов ударил ему в нос, от него требовали героического деяния: по такой погоде добежать до машины, съездить домой и привезти рулетку; он — единственный обладатель рулетки, только он в состоянии спасти общество; ну что им еще делать, пока не захочется спать, пока не захочется прикорнуть в креслах и на ковре и пока длится непогода! Ильза шепнула ему: надо, мол, ехать. По ее настоянию он приобрел рулетку, это случилось три года назад, когда они, согласно своему общественному положению и честолюбивым притязаниям, вынуждены были приглашать гостей и даже время от времени устраивать приемы. Ильза сказала тогда: если мы каждый раз будем держать банк, нам эти вечера почти что ничего не будут стоить, мы легко отыграем все расходы. Альвин, правда, настоял, чтобы иной раз и гости держали банк, иначе может создаться впечатление, будто они хотят вытянуть из гостей деньги. Этого правила они впоследствии и придерживались. Но чаще всего проигрывали именно гости, даже когда держали банк, оттого, что держали банк не целый вечер, и оттого еще, что было попросту трудно, если не невозможно, выиграть у Альвина. Удавалось это, собственно говоря, только Ильзе. Она делала высокие ставки, шла на любой риск, ведь деньги, которые она могла проиграть, все равно попадали к ее мужу, державшему банк. Она была единственной, кто регулярно выигрывал, тем самым она доказывала гостям, что проигрывают они вовсе не потому, что не держат банк, вот она тоже играет против банка, а почти всегда выигрывает, нужно, да-да, иметь особый дар, выработать систему, и, понятно, нужно везение. А так как у Альвинов всегда бывали только состоятельные люди, до неприятных инцидентов дело не доходило. Госпожа Альвин направляла игорную страсть своих гостей с величайшей осмотрительностью: она не разрешала слишком высоких ставок, не допускала слишком больших проигрышей и выплачивала после окончания игры проигрыши, которые, по ее мнению, переступали границу допустимого; правда, муж при этом каждый раз горестно сетовал, ему ведь приходилось выплачивать деньги из своего банка. Вот благодаря этим-то горестным возражениям хозяина дома, что высказывал он от случая к случаю одними и теми же формулами, которыми оперировал все более и более свободно, Альвины слыли среди своих гостей людьми благородными и великодушными, и прощались они с ними чуть ли не с видом благодетелей. Во время игры оба не уставая рассказывали, какие колоссальные суммы выиграл кое-кто у них в доме, главным образом те, что побывали в городе проездом или навсегда выехали из Филиппсбурга, они выиграли, судя по этим рассказам, суммы, которые едва-едва не довели семейство Альвинов до грани разорения. Госпожа Альвин придавала огромнейшее значение этим рассказам, она хотела, чтобы в филиппсбургском обществе распространено было мнение, что рулетка требует от них дополнительных расходов и Альвины держат ее только для удовольствия и развлечения своих гостей. Да, в намерения Альвинов вовсе не входило разбогатеть с помощью рулетки, для этого Ильза Альвин была слишком умна, она хотела игрой всего лишь покрывать затраты, которые требовали вечера и приемы. И с тех пор, как рулетка стала приносить эти деньги, госпожа Альвин подавала своим гостям лучшие вина и изысканнейшие закуски, способствуя тем самым своей славе превосходной хозяйки.