Говорящая собака - читать онлайн книгу. Автор: Марк Барроклифф cтр.№ 54

Я сочувственно ругнулся за спиной соседа, давая понять, что я тоже его поля ягода, такой же задушевный и открытый парень, как и симпатяга Мартин.

— Он ходил недавно на случку, — сказал пес, принюхиваясь и облизываясь. — И от него тоже пахнет синим дымом.

Я пропустил этот намек мимо ушей. Если бы это Мартин взялся за кирпич, то одним окном он бы не ограничился.

— Видел подарочек у себя в гостиной? — спросил сосед.

— Да, он как-то сразу бросился в глаза, — честно признался я.

— Интересно, интересно, — заметил пес. — От него за версту разит дракой, от этого типа, железом и потасовкой.

Это также не удивило меня. Мартин по профессии вышибала. И ему, в самом деле, приходится работать в прокуренных помещениях.

— Ну и какие будут предположения?

— Весьма неопределенные, — ответил я.

— Когда выяснишь, только шепни мне, идет?

— Зачем, Мартин? — Я в самом деле не понял, отчего это его так интересует.

Он одобрительно кивнул, мол, хороший вопрос, и сказал:

— Дело в том, что сегодня часа в четыре я обрабатывал свою девочку в спальне, когда высадили стекло в той комнате, что окнами на улицу. — Он недовольно поджал губы и кивнул мне, словно ожидая, что я разделю его гнев по поводу умышленной порчи его имущества. Я тут же поспешил состроить гримасу, которая должна была выразить солидарность. На миг меня озадачила фраза насчет «девочки». Его жена, которую я называл про себя «марионеткой Мартина», была крохотная женщина довольно хрупкого сложения.

— Работа дилетантов, — сказал он, — какой-нибудь шайки маппетов. Если они появятся еще раз, то кирпич уже полетит не в окно, а конкретно им в башку, — сказал он таким тоном, словно объяснял, что лучший способ избавиться от слизней, которые портят салат-латук, — это посадить его на южном склоне. Он криво усмехнулся и изобразил, как он бросает кому-то в голову кирпич, видимо, чтобы до меня лучше дошло, что он собирается сделать с вредителями. Проследив за движением его рук, пес слегка съежился, в точности повторяя мою реакцию. Пучок не одобрял насилия любого рода, я тоже не был от него в восторге, особенно когда оно направлено против тех, кто мне дорог.

— Потом, когда прочитал записку, я, конечно, понял, что посылочка для тебя. А тебя как раз не было дома. Я решил, что письмо срочное, и отправил его тебе тем же способом. Думаю, важно было не только послание, но и способ его доставки. — И Мартин добродушно, по-соседски оскалился.

— Спасибо, — проронил я. — Ты очень заботлив.

— Не за что. Только сохрани кирпич на случай, если этот подонок снова объявится, чтобы было чем написать ответ. Я это для тебя устрою, будь спокоен.

— Да, не стоит уж так… утруждать себя, — смущенно пробормотал я.

— Он так и сделает, — пробормотал пес. — Этот тип не лжет.

Мне можно было этого и не говорить. Мартин наконец разобрался с ключами и открыл дверь.

— Деньги за окно можешь забросить в любое время, — сказал он напоследок.

— Да хоть сейчас. — Я вытащил свернутые в рулон деньги, приготовленные для покера, примерно две тысячи «полтинниками». — Сколько нужно?

— Сотни хватит. — Глаза его вспыхнули при виде наличных.

— Прими двести, за беспокойство. Это всего лишь бумага, — сказал я.

Мартин расцвел, широко ухмыляясь:

— Темная ты лошадка, мальчик Дэви, ох и темная.

Похоже, он ничего не имел против того, что наши «конюшни» рядом.

— Ты не помнишь, о чем там было сказано, в записке? — вскользь поинтересовался я.

— Что-то насчет твоей собаки. Вот уж не думал, что у борцов за права животных есть полувоенные подразделения, — ответил Мартин, исчезая за дверью.

Я посмотрел на Пучка. Он прижал уши, будто на него только что вылили ведро воды.

— И что же они собрались с тобой сделать? — задумчиво пробормотал я.

Покер уже не доставлял особой радости. По совету пса я поднял ставку в четыре раза, но остался равнодушен к этому. Стало быть, у меня нет болезненного пристрастия к игре. Похоже, покер мне просто наскучил.

Мы с Пучком брели по Тьюдор-авеню, усыпанной опавшей листвой, отражаясь в окнах и витринах и вдыхая ароматы уходящего лета. Прогулка снимала напряжение после игры.

Пучок тоже приободрился, его увлекал за собой каждый новый запах.

— Слушай, успокойся, — сказал я, когда он окончательно достал меня этим шнырянием под ногами. — Ты можешь успокоиться?

— Нет, — ответил он.

— Почему?

— Потому что вид только зазывает, а запах подчиняет, — сказал пес, мусоля во рту какую-то обертку.

— Понятно, — сказал я и больше не дергал поводок.

Когда в темноте смутно замаячили окна моего дома, я ощутил, как страхи набросились на меня с новой силой. Вернее, один страх. Да, конечно, это был Тиббс и все, с ним связанное, но было тут что-то еще, удушливым комком застрявшее в горле, от чего никак нельзя было избавиться — ни проглотить, ни выплюнуть.

Я осторожно, затаив дыхание, повернул ключ в замке. В спальне горел свет.

На этот вечер я с головой ушел в покер, пытаясь спрятаться от проблем, забравшись под сцену, на которой разыгрывались события реальности. Однако реальность с характерным привкусом беды, похоже, опять вступала в свои права. У меня дома кто-то был.

Сами можете представить, какие чувства испытываешь, когда тебя в спальне в два часа ночи ожидают незваные гости. Меня охватила дрожь. Пес рванул поводок, обнажая клыки.

В голове мелькнула мысль: не сходить ли за Мартином? Но я тут же отбросил ее, решив, что подобное поведение не соответствует имиджу «темной лошадки».

Предположительно в гостях у меня мог оказаться и Кабан. Но что такое Кабан для такого отчаянного игрока, как я, который смело затыкает пасть Мартину Морячку, без колебаний отдавая ему две сотни за разбитые стекла? Охвативший меня мандраж был следствием даже не испуга, а повышенной возбудимости.

Я этим отличался еще в юности. Недаром, учась в школе, я ходил в театральную студию. И вот, возвращаясь однажды вечером домой, встретил на пути банду местных подростков. Я знал их наперечет.

— Это че за хренотень? — сказал один, вырвав у меня из-под мышки экземпляр шекспировских «Напрасных усилий любви», взятый в студии, чтобы повторить свою роль по дороге.

Помню, как сейчас, его наглую, ухмыляющуюся рожу и кольца в ушах. Он, оказывается, знал меня, хотя я с ним был незнаком.

— Все у тебя задница, не так ли, Баркер? — спросил он. — Это же дерьмо, а? — Он не бил меня, ему это было сейчас ни к чему. Он презирал меня, и я чувствовал, что он прав. Он видел реальность, которой не видел я: моя голова была забита дурацкими идеями, романтикой, которую этот мир уничтожает в два счета.