Зимний скорый. Хроника советской эпохи - читать онлайн книгу. Автор: Захар Оскотский cтр.№ 114

— …Свобода и независимость! — донесся голос лектора.

Вот именно: свобода и независимость. Хотя бы свобода по вечерам сидеть в одиночестве и писать свои рассказы, не испытывая ощущения, что занимаешься чем-то постыдным для семейного человека. Так что, Галя, прости. В других обстоятельствах сам бы в тебя влюбился. А в нынешних — приходится, виновато улыбаясь, объяснять, как по-русски пишется китайское слово «дацзыбао» (словно это тебе нужно!).

И вдруг — вспомнилась Стелла. Вспомнилась так тревожно, с таким чувством вины, что едва дождался, когда Галя отвернется наконец, и тогда уже дал себе волю — зажмурился и головой замотал.

Стелла… В нынешнем 1978-м уже тридцативосьмилетняя, с множеством серебряных сединок, которые так заметны были в ее темных волосах и которые она даже не пыталась закрасить, с подурневшим личиком и худеньким телом. По-прежнему она с подросшей Катькой жила вместе с Димкой в той же самой разгороженной комнате коммуналки. За прошедший после развода год Григорьев приезжал к ним несколько раз. И ни словечком Стелла не обмолвилась о переменах в его судьбе, только вела себя еще сдержанней, чем прежде. Григорьев думал вначале: Стелла просто боится, как бы он ее не заподозрил в несбыточных надеждах на свой счет. Но оказалось, понимал он далеко не всё.

В конце августа он приехал с подарками для Катьки, собиравшейся во второй класс. Коробку фломастеров девочка приняла спокойно («Спасибо, дядя Женя!»). Но когда увидела детские часики в цветном пластмассовом корпусе, по виду яркую игрушку, а на деле самые настоящие, — то запрыгала от восторга.

Димка уставился на дорогой подарок и даже заворчал:

— Ну, ты мне совсем племяшку разбалуешь!

Григорьев смущенно улыбался. Часики эти, последнюю новинку, он купил для своей Алёнки-первоклассницы. Но когда Алёнка вышла к нему из дома, где теперь жила (в условленное время Нина ее выпускала с ним погулять), у нее на ручонке уже красовались точно такие. Вроде — пустяк, совпадение, а у Григорьева потемнело в глазах. Как будто Нина со своим новым муженьком лишний раз исхитрились его унизить.

Когда расстался с Алёнкой, выхватил часики из кармана и с досады чуть не дрызгнул об асфальт. Да вовремя вспомнил про Катьку и повез ей. Оттаял немножко, глядя, как девчонка скачет, а Димка притворно хмурится.

И тут — будто холодной воды плеснули за шиворот: увидел на лице у Стеллы, державшейся поодаль, странную усмешку. Словно догадалась она обо всем.

А когда он собрался уходить, Стелла неожиданно двинулась за ним: «Провожу тебя до метро. Мне всё равно в магазин идти». Так, впервые за много лет, он оказался с ней наедине.

Вначале Стелла шла по улице молча. Остро и легко цокали по асфальту каблучки. Он даже удивился, какая у нее легкая, молодая, ПРЕЖНЯЯ походка. Шагал рядом и покорно ждал.

Наконец, она заговорила. Не оборачиваясь к нему, глядя вперед, словно сама с собой:

— Дима сейчас с латышскими художниками работает. Они сказали, в Риге выходит газета… Название по-ихнему, нам не произнести, но сама — на русском языке. Печатают брачные объявления. Похоже, как у нас в Ленинграде по обмену квартир. Только у нас пишут про комнаты, сколько метров имеешь, какую жилплощадь хочешь, а там — про себя. Лет сколько, внешность, характер, — она усмехнулась, — будто кто про свой характер правду скажет. И какого мужа ищешь. Или — жену, если мужчина пишет. Чудеса! И объявления принимают не только с Латвии, а со всего Союза.

Григорьев молчал, еще не понимая, куда она клонит. А Стелла продолжала, по-прежнему не глядя на него:

— Дима и начал ко мне приставать: давай, мол, давай, напишем про тебя. Может, кто и найдется подходящий. Женишок…

— Что, избавиться хочет? — попробовал пошутить Григорьев.

— Жалеет, — спокойно ответила Стелла. — Жалеет меня Димочка. Так же, как и ты.

Григорьев сразу осекся.

— А меня жалеть не надо! — в голосе ее зазвучали резкие, злые нотки, точно пилой провели по проволоке. — Да если б только хотела, я бы себе нашла. Без всякой латышской газеты. Не веришь? Вы с Димочкой, хоть и мужики, а ничего не смыслите! Уж если твоя камбала мороженая себе кого-то нашла, так неужели я бы не сумела?

Григорьев не сразу и понял, что камбала — это Нина.

— А я не хочу, — сказала Стелла. — Ни замуж, ни просто так. Тоже не веришь? Ну и не верь!.. Если б, конечно, полюбила кого-нибудь, тогда другое дело. Но этого больше не будет. Отлюбила свое. Обгорело всё вот здесь, — она показала рукой куда-то чуть пониже горла. — А то местечко, что не обуглилось еще и живое, то занято. Все, кого люблю, и так при мне. — Она помолчала и через несколько шагов сказала: — Все. Катька, Димочка и ты.

Он повернулся, растерянно уставился на ее остренький птичий профиль. Она только рукой досадливо махнула на ходу:

— Молчи! Как будто сам не знаешь. Всё знаешь и боишься. Не бойся. Ничего от тебя не потребую.

— Стелла… — выговорил он.

И вдруг она засмеялась:

— Мне лет одиннадцать-двенадцать было, меня все Талечкой звали, потому что — Сталина. А тут по радио начали каждый день дуэт исполнять. Помнишь, может быть? Певец поет: «Стелла, ты всегда и повсюду со мно-ой!» А певица отвечает: «Мой родно-ой!» Так я в Стеллу и превратилась. Это из какой оперетты?

— «Вольный ветер», Дунаевского. Я помню.

Она кивнула задумчиво. Сказала:

— В театр как хочется, сто лет не была. Со школы, правда. Ты пригласи меня когда-нибудь. Только не бойся.

— Конечно, приглашу. И ничего я не боюсь. Я тоже люблю тебя.

Она искоса взглянула на него, усмехнулась, взяла под руку. И они пошли медленнее, соединенные друг с другом. Его локоть порой прикасался к ее груди, но, казалось, она этого не замечает.

Неожиданно спросила:

— А что у тебя за секреты такие?

— Какие еще секреты?!

— Ну, я же слушаю, как вы с Димой беседуете. Я же чувствую: ты что-то про себя не договариваешь.

— Ах ты, сыщик мой милый.

— Так не говори: нельзя! Я только потому спрашиваю, что беспокоюсь. Не болеешь?

— Слава богу, здоров. — И вдруг как-то легко признался ей в том, что до сих пор не решался открыть ни Марику, ни Димке: — Я пишу. Рассказы и даже стихи. — Все-таки запнулся от смущения, попытался обратить дело в шутку: — Вот докатился до чего!

Стелла удивилась, но совсем не так, как он ожидал:

— А чего ж тогда стесняешься? Принес бы ребятам и мне.

— Я не хочу в рукописи, это смотрится совсем по-другому. Вот, если напечатают.

— Понятно, — сказала она.

— Так что, Димке не говори пока.

— Не скажу, — согласилась Стелла. — Будет у нас с тобой тайна. Еще одна.

Григорьев чуть было не спросил, какая же — первая. Да вовремя прикусил язык.