Зимний скорый. Хроника советской эпохи - читать онлайн книгу. Автор: Захар Оскотский cтр.№ 113

Не одни итальянцы утешались иронией. В собственном отечестве тоже наступило время иронии. Казалось, на просторах всей великой страны у двухсот пятидесяти миллионов населяющих ее людей остался один-единственный камертон мыслей и настроений — шестнадцатая полоса «Литературной газеты». Нельзя было не восхищаться талантом юмористов: подобно музыкантам, которым для самого сложного исполнения достаточно трех-четырех струн, они из нескольких считанных тем, дозволенных к осмеянию — пьянства, спекуляции, халтуры, мелкого бюрократизма, — извлекали бесчисленное множество уморительных, сногсшибательных афоризмов, стишков, рассказиков, даже повестей с продолжениями. И умудрялись сказать почти всё.

Хотя, если вдуматься, не на нескольких струнах играли они, а, как истинные виртуозы, всего на одной. И страшен был тот единственный смысл нескончаемого фейерверка остроумия: откровение о том, что в этой стране теперь — всем на всё плевать.

Но никто не пугался, все смеялись. Каждая новая порция шуточек «Литературки» мгновенно разлеталась от Прибалтики до Тихого океана. Их с хохотом пересказывали и забулдыги у пивных ларьков, и заместители министров в сверкающих московских кабинетах. «Нерушимое единство советского народа», похоже, и в самом деле оказалось достигнуто.

1978-й год. Ощущение растрескавшегося мира. Под телерадиозвоны и заклинания газетных передовиц об очередной «пятилетке качества», под крики тревожных статей, упрятанных на четвертые-пятые полосы тех же самых газет, под хохот юмористов «Литературки», — с медлительностью геологического сдвига и с той же неуклонностью, — огромная страна утрачивала способность работать.

О чем это рассказывает лектор? Да, планета 1978 года бурлит, бурлит. «Не надо войны, занимайтесь любовью!» — призывали хиппи в шестидесятые, в эпоху Вьетнама. Но человечество их не послушалось.

Толчок в бок тяжелым круглым локтем и громкий шепот:

— Не спи! Думай! Ты мне к-когда еще хвалился идей набросать?

Это сидящий рядом Сашка Линник. Он здорово располнел, причем так равномерно, словно его надули: полные щеки, толстая шея, пышные плечи и бочкообразный торс. Меньше стал заикаться, говорит снисходительным начальственным тоном. Начальник он и есть. В сложной и запутанной иерархии НПО — начальник небольшой, зато почти независимый. Командует сектором товаров народного потребления.

Когда партия и правительство, озабоченные дефицитом нужных народу вещей, потребовали резко увеличить их выпуск, из министерства предприятию спустили план. Для выполнения плана срочно организовали сектор во главе с Сашкой. А уж Сашка немедленно принялся трясти и толкать Григорьева. План-то был не в чем-нибудь — в рублях. Только придумай: что можно наклепать и наштамповать на имеющемся оборудовании из доступного сырья. Придумай что хочешь, лишь бы натянуть заданную сумму, — и получай премию!

Вот Сашка и добивался, чтобы Григорьев ему придумал. Впрочем, он и к другим приставал.

— Я тебе предлагал, — шепнул Григорьев, — зажигалки.

— Не-н-не пойдет! — закрутил головой Сашка. — Там деталюшки мелкие, у нас ст-танков нужных нет.

— А давай — настольные зажигалки. Знаешь, такие бывают? У них детали крупные.

Сашка Линник задумался. Потом сказал:

— Я т-теперь член п-профкома. Завтра там целый день п-промудохаюсь. Давай, послезавтра п-потолкуем.

Молодец, молодец Сашка! Он и по общественной линии подрос.

А лектор уже говорил о Китае:

— Два года после смерти Мао ничего не изменили в гегемонистской политике Пекина…

Перед Григорьевым на месте красавицы-великанши Любы Шестопаловой сидела тоненькая, темноволосая Галя Слободкина из отдела информации. Люба в декретном отпуске нянчила младенца. Материнство ее после долгих лет замужества стало на предприятии сенсацией. Утверждали, что в бездетности повинен был дистрофик-муж, и когда это выяснилось, Люба с его благословения тщательно подобрала отца будущего ребенка — и завлекла.

Ах, эти нескончаемые сплетни, будоражащие мирок отделов и лабораторий, точно пузыри, бурлящие в котле, где несколько сот мужчин и женщин вместе варятся год за годом! И его, Григорьева, развод стал такой же сенсацией. Он, конечно, никому ни о чем не сказал бы, но — ежегодная перепроверка личного дела у кадровиков, но — исполнительный лист на алименты в бухгалтерии. Не скроешься! И то, что он упорно уклонялся от расспросов, только накаляло общее любопытство, порождало, наверное, всякие причудливые версии. Занятно было бы самому их послушать.

Кое о каких пересудах он, впрочем, догадывался. Улавливал их сверхчутьем. Сослуживцы бились над загадкой: как он теперь устраивает свою личную жизнь, а попросту — с какой женщиной спит? В основе лежала аксиома: не может нормальный мужик тридцати одного года существовать без постоянного любовного удовлетворения.

От мыслей таких он в самом деле ощутил томление. И вспомнилась красавица Люба, ее мощный бюст, литые полушария бедер. Ведь строила ему глазки, строила! Черт возьми, если она и вправду подыскивала отца для своего ребенка, могла бы обратиться к нему. Уж он бы постарался…

Кто-то из политинформаторов поднял руку, попросил объяснить, что такое «дацзыбао». Ну-ка, послушаем. Нет, ничего особенного лектор не сказал. То, что из газет известно: самодельные плакатики, в которых простые китайцы выражают свои протесты и требования. Интересно, однако, что власти китайские не препятствуют. Не срывают «дацзыбао», не арестовывают тех, кто пишет, не разгоняют читающих. У нас бы так попробовали!

— Клапан, — усмехнулся лектор. — Наследники Мао играют в демократию.

Галя Слободкина обернулась к Григорьеву со своим блокнотиком:

— Как правильно пишется «дацзыбао»?

Как будто сама не знает! Придумала вопрос, чтобы взглянуть на него, улыбнуться ему. Галя — его ровесница, у нее теплые карие глаза, милое личико. Она не замужем. Раньше она всегда была с ним приветлива, но и не больше. А в прошлом году, — вначале с удивлением, — заметил он, как Галя волнуется, когда встречает его. И догадался: как раз в это время на предприятии стало известно, что он развелся.

Удивительно всё же устроены женщины! Разве черный штамп о расторжении брака, который ляпнули ему в паспорт, что-то изменил в нем самом? Не стал он красивее, и ума не прибавилось. Но этого оказалось достаточно, чтобы в глазах той же Гали Слободкиной предстать другим человеком. Чтобы она, такая умная, деликатная, ИСКРЕННЕ потянулась к нему, прямо-таки озарялась радостью, когда он заходил к ним в отдел.

Онегинская ситуация: «Когда бы жизнь домашним кругом я ограничить захотел; когда б мне быть отцом, супругом приятный жребий повелел… то верно б кроме вас одной невесты не искал иной». С такой, как Галя, нельзя просто «встречаться», то бишь спать время от времени. С ней даже позволить себе легкую шуточку в разговоре — и то боязно, чтобы не ранить. На такой, как Галя, можно только жениться.

А он теперь жениться — не хочет, не хочет! Побыл «отцом-супругом», юнцом несмышленым угодил в эту лямку и десять годков ее честно протащил, дайте передохнуть! На четвертом десятке, брошенный женой, он, представьте, открыл бесценные достоинства в холостом состоянии, да еще при наличии отдельной квартирки. И не в том дело, что после стольких лет верности холодной, отчужденной Нине вдруг получил возможность выбирать женщин, самоцелью для него это никогда не будет. Но главное — привольно ему холостому, дышится легче.