достаю рюкзак,
швыряю его наверх,
карабкаюсь на вторую полку.
Ещё мгновение, и я — зеркальное отражение её.
Подпираю левой, а не правой рукой щеку. Листаю свою газету.
Но не смотрю в строчки и фото.
Смотрю на неё.
Хм…
Взгляда не отводит.
Именно про подобное рассказывал мне Сид. В этом возрасте у четверти — всего лишь у четверти — происходит НЕЧТО, заставляющее не спать по ночам, крепко сжимать коленки днем, долго находиться в ванной вечером…
Глаза становятся глубокими и влажными.
Губы — яркими и припухлыми.
Сущность, опережающая тело.
Желания, обогнавшие возраст.
Она (наконец-то!) опускает глаза в журнал.
Я отворачиваюсь к стенке.
Почти уверенный: где-то я её уже видел.
Или все «Киси-Ляли» похожи друг на друга?
* * *
Нетерпение, влекущее к Югу.
Покатившееся по слегка наклонной плоскости пустоголовым шариком для пинг-понга теперь превратилось в стальной, отполированный и всегда прохладный шар от гигантского подшипника. Шар-победитель, пущенный рукой снайпера по дорожке невероятного боулинга. Стотонный, сверкающий хромом грузовик, мчащийся по встречной полосе на максимальной скорости.
Где я — за рулем.
Или затравленным кроликом смотрю на приближающуюся громаду?
В рюкзаке, который я выбросил тогда через забор вместе с очками Сида, на самом деле ничего, кроме нескольких смятых газет, не было.
А вот в новом, ещё пахнущем магазином, полезного много. Например, бутерброды, сделанные заботливой женой Макара.
Вечером мои соседи, собравшиеся ужинать, приглашают меня к столу. Бутерброды присоединятся к нехитрой снеди, которую Вера Петровна — можно просто Вера — нарезала и разложила прямо на большом листе оберточной бумаги:
— Угощайтесь.
Я беру яблоко: яблоки мне нравятся.
— Меня зовут Лёша, — сообщает вдруг мальчик. — Мне четыре года.
— Меня тоже Лёша, — говорю я, усмехнувшись.
— А тебе сколько лет?
Какой любопытный мальчик.
— Много.
М-да. Если бы я сам знал.
— Так! Лёшенька, не приставай к дяде. Кушай.
Вера вручает сыну кусок сыра. Тот послушно начинает жевать.
Дядя. Ха… Дядя Лёша.
Дядя Дровосек. С железным топором.
Идущий по жёлтой дороге.
В Изумрудный город.
За красным сердцем.
По (ха!) между прочим — железной дороге, железный Дровосек.
— А это Ксюша. Моя старшенькая.
Сидит в углу, забравшись с ногами. Смотрит не мигая.
— Ксюшенька, ты почему не кушаешь?
Берёт яблоко. Кусает. Я пока так и не услышал её голос.
Странная…
Или хочет казаться странной?
За окном стемнело. Под потолком купе зажегся свет.
Беспокойство, связанное с необходимостью общения, улеглось.
Остались другие виды беспокойства.
* * *
— Мама! Я хочу пи-пи!
— Лёшенька, ну ты же десять минут назад был в туалете!
— Хочу опять!
Вера Петровна, читавшая книгу, вставляет закладку на нужной странице, снимает очки:
— Ну раз хочешь — пошли.
Она берёт сына за руку и отодвигает дверь. Через пару мговений их нет.
Тихо. Только перестук колёс. Тени и световые пятна, изредка мелькающие за окном.
В третий раз за последние восемь часов я остаюсь один на один с Ксюшей. За это время она ни разу не произнесла ни звука…
А может, она… (я попытался найти в своём внутреннем ангаре когда-то слышанное слово)
«немая» — вот оно.
Может, она действительно немая.
Дверь отъезжает в сторону:
— Чайку желаете? — это проводница с подносом, на котором позвякивают несколько стаканов.
— Да, — говорю я, — мне один.
Проводница ставит поднос на стол. Я лезу в рюкзак за деньгами. Потом спрашиваю у лежащей на верхней полке:
— Ксюша, ты чай будешь?
Кивнула.
— Тогда дайте четыре. Вдруг остальные тоже будут, — говорю я, протягивая деньги. Располагаюсь на нижней полке. Беру свой стакан, размешиваю сахар.
— Ненавижу, когда меня называют Ксюша.
Значит, не немая. А голос ничего, приятный. Спустилась вниз, села напротив, взяла стакан в обе руки. Смотрит светлыми глазами. Дует на кипяток.
— Меня зовут Ксения. Называй меня так.
— Ладно.
Молча пьём чай, пока не возвращаются Вера Петровна с Лёшей. Малыш сразу тянется к стакану.
— Нет! — строго говорит мама, одергивая сына. — Нельзя тебе чай! Ты меня что, всю ночь будешь в туалет гонять, а?
Ксения едва заметно улыбается. Я тоже — едва.
Потом все укладываются спать.
Я зеваю. Поудобней устраиваю правую руку. И почему-то почти сразу засыпаю.
Просыпаюсь, как всегда, резко. Как будто поспал всего пару мгновений. Но понимаю, что уже глубокая ночь.
Лезу под подушку за часами: так и есть, три часа ночи. Зеваю и бросаю взгляд на соседнюю полку.
Проплывающий за окном фонарь на секунду выхватывает её из полутьмы, словно фотовспышка. Я сразу отворачиваюсь.
И лежу без сна целый час.
Мучительно изнывая от дискомфорта, который доставляет заставшая врасплох эрекция. Вместо того чтобы спать, Ксения в той же позе, в которой читала журналы, лежит и смотрит на меня.
Только на ней абсолютно нет одежды.
Никакой.
«Что? — думаю неподвижный внешне, но мечущийся, словно зверь, внутренне. — И тебе я кажусь не серой геометрической фигурой, а большим разноцветным пятном?!»
«Ну-ну! — с неожиданной злостью думаю я. — Мы это уже проходили! Одна уже пялилась на меня своими чёрными гляделками! И куда это её привело?!»
Неожиданная злость удивляет меня и успокаивает. И я засыпаю.
* * *
— Таможенный контроль! Приготовьте паспорта, пожалуйста! — это проводница предупреждает.
Раннее утро. Вот она — граница. Мощный прилив адреналина: я прямо чувствую, как он шумит, растворяясь в моей крови и убивая остатки сна. Ну что же, я готов.