Вилла Бель-Летра - читать онлайн книгу. Автор: Алан Черчесов cтр.№ 50

— Идите вы к черту. Засомневаться в вашей искренности пришлось уже с зачина, когда иудейка-маман вдруг решила крестить вас двойным христианским именем. А окончательно я перестал доверять вашим бредням сразу после мошонки: физиологический просчет, — Суворов зевнул, поворочался, подминая в коврик траву, прикрыл локтем от солнца глаза и изготовился к дреме.

— Вот и соврали! Я же видел, у вас даже губа оттопырилась. Эх, Суворов, читайте-ка въедливей классику. Это первый рассказ, который Жан-Марк Расьоль написал двадцать два года назад. А насчет правды — так это, дружище, простите, в нашем случае пошлость. Мне ли вам разъяснять, что валюта для литератора — это твердый номинал опубликованных им страниц, а не рассыпчатая мелочь, полученная подачкой от судьбы в обмен на прожитую наяву биографию. В первом случае вам платят крепким английским фунтом, во втором — дырявым монгольским тугриком.

— Значит, никакого Мангуста в реальности не было?

— Какая разница? Вы что, и когда читаете Киплинга, задаетесь тем же вопросом — был ли Рики-Тики-Тави или это все вымысел?..

— Вы немножко не Киплинг. К тому же в расьолевских книгах из животного мира я не встретил даже букашки.

— Правильно: всех зверей и зверюг давно уж затмил человек, — согласился француз и вдруг закричал: — Валентино! Я расскажу вам про Валентино, тогда вы поймете, что всяким Шерханам с Табаки до него далеко.

— Еще один немец на итальянский манер?

— Нет, Валентино как раз итальянец. И не просто итальянец, а итальянский кот, и даже котяра, и даже котище. Есть у меня приятель в Тоскане, композитор, между прочим, талантливый, хоть вы его вряд ли знаете, но сейчас узнаете, потому что я вам его назову: Стефано, Стефано Джаннотти. Так вот, у этого Стефано есть рыжий кот, которого…

— …Я тоже не знаю, но, как догадываюсь, не познакомиться с ним мне уже не удастся. И зовут кота Валентино.

— Молодцом, Суворов. Валентино! Имя это годами наводило ужас на всех тосканских котов: в деле кошачьего воспроизводства Валентино не было равных. Его неутомимость можно было сравнить разве только с подвижничеством, чья цель — доказать миру, что им все еще правит любовь. К сожалению, подвиги Валентино, как бы ни были лестны ему самому, вызывали зависть и бешенство у толпищ когтистых его конкурентов, плюс ко всему обходились недешево. Что хуже всего — недешево для его покровителей: слишком часто им приходилось транспортировать героя ристалищ к ветеринару, чтоб заштопать кровоточащие доказательства его ярких кошачьих побед. Поскольку нет другой страны, кроме Италии, где слово «недешево» было бы столь семантически близко совсем неприятному «дорого», собрался семейный совет (все важное там решается коллегиально — оттуда и мафия). Подсчитав прямые убытки и прикинув возможные, клан Джаннотти вынес решение: выплатить ветеринару еще один гонорар, но — последний. Так Валентино под общим наркозом лишился тяги к призванию. Разленившись, он сделался соней, стал быстро толстеть, превратился почти в Валентино-в-квадрате. Взирая на прежнего рыцаря чести, можно было прийти к неутешительному выводу о прискорбной зависимости духа от мелких телесных деталей, имеющих к нему, на поверхностный взгляд, отношение весьма отдаленное. Однако вскоре выяснилось, что дух Валентино не сломлен. Было замечено, что к нему все чаще стали наведываться бывшие враги. Поначалу — дабы удостовериться, что Валентино отныне им не соперник. Затем — чтобы поделиться последними новостями с фронтов, а заодно выразить сочувствие его невозможности поучаствовать в намечаемых мероприятиях. Ну а потом — чтобы скрасить ему существование уже более действенным образом.

— Ваш котяра что, поменял ориентацию? — спросил заинтригованный Суворов.

Расьоль вздохнул:

— Сладострастие оказалось неизлечимо. Против природы не попрешь, даже если для этого приходится идти против своей природы…

— Занятная формула, — сказал Суворов и, сняв очки, прищурился. — Самое время проверить ее на деле. Поглядите-ка вон туда, в тень аллеи. Сейчас мы увидим, чего стоит вся ваша донжуанская похвальба. И не жмурьтесь, как мопс, которому чешут за ухом. Похоже, она настоящая.

— Дружище, в такие минуты я готов дать присягу под клятвой, что у женщины слишком длинных ног не бывает. Вот это фигура!

— И она направляется к нам…

В самом деле, по дорожке к ним шла, улыбаясь, высокая дива. Обозвать ее словом «красотка» не взялся бы даже слепой обалдуй.

— Георгий, я чувствую себя измятым пододеяльником. А вы?

— Аполлоном на колеснице. Неистовым Роландом. Жезлом Моисея. Только не уверен, что этого будет достаточно…

— Добрый день, господа. Ну и как вам здесь отдыхается? — девушка склонилась над ними и одарила улыбкой, расплескав вокруг какое-то вкусное вещество — то ли запаха, то ли сияния. От волнения Расьоль предсмертно заерзал и, заикаясь, промямлил:

— Мы т-тут к-ка-ак раз ожидали второго пришествия. Вы к-кто? Далай-лама? И как там у вас в поднебесье? Не ж-жмет?..

Она рассмеялась:

— Жан-Марк Расьоль. Угадала?

Француз отозвался голубиным курлыканьем. Суворов добавил:

— По кличке Мангуст. Для друзей — Рики-Тики. Как прикажете вас величать?

— Мы почти что знакомы, Георгий, — сказала она и сбросила с плеч шерстяную накидку в немыслимо крупную сеть. Накидка задела Суворову грудь, в то время как сеть мягким пленом опутала душу.

— На вилле застала лишь Дарси. — Приятели непроизвольно переглянулись. По лицу Расьоля читалось легко, как по букварю: «Опять этот хлыщ самый первый». — Сидел в одиночестве и покуривал трубку, меланхолично глядя на озеро. Вид у него был весьма поэтический. Не то что у вас… — Тут она рассмеялась опять. Суворову в нос залетела букашка. Он чихнул и прослушал конец. Посмотрел на Расьоля. Тот был мертв, но, казалось, при этом безумно желал им чего-нибудь спеть — пожалуй, что зябликом. Суворов следил с любопытством, как ладонь Жан-Марка промахивается в предложенное рукопожатие, потом, спохватившись, ловит тонкую кисть и подносит батистом к лоснящимся и плотоядным губам.

— Очень приятно. Хотя и неожиданно. Зато оч-чень приятно.

— А что неожиданного, коллега? — спросил Суворов.

Тот огрызнулся:

— Только не делайте вид, что обо всем догадались заранее… Пойдемте отсюда, Элит, а то он, похоже, хворает. То горел, как в жару, то чихнул некрасиво. Пойдемте купаться, Элит…

Суворов сел. Мир присел вместе с ним. Турера вошла Афродитой в ничтожную плоскую воду. Расьоль одноного скользил по щебенке ступней и кричал:

— Погодите! Там глубже, чем кажется… Дайте я подстрахую.

Она поплыла.

Она уплывала.

Суворов очнулся. Потом застонал. Потом жадно подумал, что плавает лучше Расьоля, возмутился, вскочил и с разгону бросился вслед… [5]