Страсть Исава. Гастрософский дневник - читать онлайн книгу. Автор: Курт Брахарц cтр.№ 2

Внутрителесная междоусобица, или взаиморевность органов: как только я начал эту книгу, где главный протагонист – мой рот, так сразу заявил о себе мой зад. Недавно, едва я открыл «С сигарой в зубах» Жана Жене, [10] вокруг моего ануса вспыхнула адская боль – должно быть, лопнула геморроидальная шишка. Боюсь, придется переходить на пищу, в которой больше клетчатки, – а то, чтобы снова не пострадать от чего-нибудь подобного, придется всю оставшуюся жизнь стоять на голове либо ходить на четвереньках.

– Я хочу стать аскетом.

– И потому упиваешься шампанским и объедаешься икрой?

– Да. Я иду по пути пресыщения.

Еды много не бывает – дерьма всегда больше, говаривал маркиз де Сад.

Портрет 1

Юный шизофреник, евнуховидный австрияк с крохотными глазками за толстыми линзами очков, мечется по миру. Общение для него сугубо материально: общаться – значит давать и брать. В моменты одержимости он жаждет пищи, а в ресторане впадает в депрессию, жрет как свинья, разбрасывает, все валится у него изо рта. В гостях у друга набрасывается на колбасу, пожирает четверть фунта масла, съедает банку мармелада, выхлебывает банку томатов – и все потому, что в доме нет ни крошки хлеба. Потом бедный юноша горько жалуется на то, как ему плохо.

Портрет 2

Две сестры, уже за пятьдесят, в межвоенное время прочно усвоившие, что доедать нужно все и дочиста. Они священнодействуют, истово веря в пользу нагромождения на тарелки гор пищи. Съедено должно быть все. Огромные – "в сотню кило каждая, страдающие расстройствами пищеварения: у одной больная печень, у другой поджелудочная железа, с горошинами пота на полиловевших лбах, они сидят за столом и, покряхтывая, механически жуют, стараясь поглотить всю наваленную пищу. Они съедают все до последней крошки, а особенно им не везет, когда в холодильнике есть еще всяческий хлам, который обязательно нужно доесть, потому что ни дня больше он не вылежит. И раз семьсот в год, во время каждого обеда и ужина, обе тяжко охают, стонут и жалуются на то, что в очередной раз переели.

В Женеве теперь могут клонировать мышей. Любопытно, способна ли святая вода Ганга, прекращающая кармический круговорот, прервать и предсказанный Кондратьевым [11] непрерывный технокруговорот возрождения нашей нынешней жизни?

Если б я смог отлистнуть календарь лет на пятнадцать назад, я, оставив все наиважнейшие дела, непременно занялся бы написанием флагеллантского романа, действие которого происходило бы на кухне средневекового замка (куда, как не в феодальные времена, помещать старую добрую порнографию?). Протагонистами стали бы светловолосый, тощенький поваренок и ядреная, смуглая кухарка, которые никак не могут угодить повару. Нигде нет такого количества поводов для порки, как на кухне: там столько всяких мелочей, из-за которых можно считать кушанье испорченным. И вот среди дрожащих, аппетитных пудингов, томящегося жаркого, кипящих соусов, ароматных пирожков, благоухающих, свежих паштетов, хрустящих поджаристых котлет – какой же здесь простор для разгула порнографического флагеллантства! Разумеется, кого-нибудь обязательно должны съесть. Пусть, например, это будет шеф-повар. В финале, потерявшая всякое терпение, всякий раз жестоко наказываемая, разъярившаяся, с пылающим после очередной порки задом, девица в конце концов вонзает вилку в жареные ягодицы своего отошедшего в мир иной мучителя. Более изящна развязка в гауфовском «Карлике Носе»: там герои, которого постоянно, вместе с прочими мелкими тварями, у всех на виду жестоко порют, наконец постигает искусство изготовления сложнейших блюд. О, как бы я желал себе такой жизни!

Прочитал юнгеровские «Излучения». [12] Такой радикальный мыслитель, как он, не должен был пройти мимо антропофагии – и я не был разочарован. 2 ноября 1944 года он пишет: «В сущности, всякая рациональная экономика в не меньшей степени, чем всякое последовательное расовое учение, не должна чуждаться антропофагии». (Впрочем, согласно этологии, как указывает Лоренц, [13] человек не убивает ничего из того, что не мог бы съесть, – вот она, новая сторона профессии палача.) Кстати, я нашел массу, не меньше десятка, красочных сцен каннибализма в «Излучениях», что недвусмысленно указывает на интерес к предмету. Например, в записи от 7 февраля 1945 года Юнгер с нежностью, с обилием живописных подробностей описывает, как ему пришлось отдать лемура живодеру, хотя с гораздо большим удовольствием он разделал бы зверька сам. Голод и похоть – основополагающие механизмы нашего бытия. С потребностью размножаться мы как-то изо дня в день справляемся, и воздержание для нас не смертельно, а если б мы еще могли избавиться и от потребности в пище, избавиться от потребности заталкивать в себя мертвечину и самим не превратиться при этом в труп – мы бы стали почти ангелами. Но, вообще говоря, немыслимо представить себе, чем бы мы занимались, если бы не было нужды ни в поисках пищи, ни в поисках партнера для совокупления.

Вчера обедал в «Валлийском погребке». Были устрицы и жаркое из дичи. О, какие там были великолепнейшие перепела! Я вернулся домой со страстным желанием самому охотиться на трепещущую, нежную дичь, самому поймать, вонзить зубы, умертвить. Все эти благоглупости, в которые призывают верить – якобы поедание пищи успокаивает и умиротворяет, – явно не для меня.

Вчера ужинал «Икорным кротом» (восхитительное создание – тело из черной икры, глаза и лапки – из лососины) и бутылкой «Моэ-Шандон». Поводом было мое утреннее возвращение из Израиля.

Все мои книги, описывающие запреты и предписания к изготовлению и употреблению пищи, полностью опровергают расхожее мнение, что в основе этих предписаний и законов лежит гигиена. Так, Якоб Сотендорп [14] пишет: «Запреты устанавливаются совсем не из-за требований гигиены и соблюдения диет (даже такой выдающийся врач, как Маймонид, [15] не уделяет им никакого внимания), а из-за стремления сделать жизнь, телесное здоровье – священными». Сотендорп полагает, что, варя козленка в молоке его матери, человек губит жизнь тем, что должно питать и давать жизнь, и такая перверсия дарованного свыше жизненного порядка богопротивна и богохульна. Подобное объяснение во всяком случае поэтично.