Белый олеандр - читать онлайн книгу. Автор: Джанет Фитч cтр.№ 67

Я протянула Клер аквамарин — синий лед, цвета глаз моей матери. На ее указательном пальце камень болтался, как железное кольцо на дверной ручке.

— Это мамино. Отец подарил ей его на память о кругосветном путешествии. — Кольцо соскользнуло на покрывало. — Ей оно тоже было велико.

С улицы доносился свист попугая миссис Кромак — три с половиной восходящие ноты. Проехал фургон с мороженым, грохоча «А поезд свистит». Клер легла, положив руку под голову, чтобы лучше меня видеть. Даже сейчас она была очень красива — распущенные темные волосы, влажные у лба, блестящие выгнутые брови, маленькие груди под розовым шелком.

— Если бы ты захотела расстаться с жизнью, как бы ты это сделала?

Перевернувшись на живот, я продолжала перебирать драгоценности. Вот золотой браслет. Слишком мал для моего запястья. Сколько раз я думала о самоубийстве, перебирала в пальцах разные способы, как нефритовые бусины.

— Я бы не стала этого делать.

Она приложила к плоскому животу индийское серебряное колье. Металл струился в тоненьких, как волоски, трубочках, словно ртуть.

— Ну, допустим, что ты очень захотела бы.

— Моя религия это запрещает.

Капля пота прочертила дорожку между моих грудей, стекла в пупок.

— Какая религия?

— Религия выживания.

Клер не должна допускать таких мыслей. Я не буду играть в эту игру. Это против всех правил.

— Представь, что тебе это было бы нужно. Скажем, если бы ты была очень старой, и у тебя был бы неизлечимый рак.

— Я бы приняла демерол и переждала бы. — Нельзя было говорить с Клер о самоубийстве. Это было слишком похоже на фразу из стихотворения матери о череде злых поступков. Никогда я не назову Клер самый верный способ, способ мальчика, больного раком костей. Вводишь кубик воздуха в вену, и он плывет там, светлый, как жемчужина. Двоюродная бабушка Присцилла наверняка не раз применяла его в полевом госпитале, когда кончался морфий. Или доза цианида на корень языка, как дают таблетки собакам. Действует очень быстро. Когда планируешь самоубийство, медленные способы не годятся — кто-нибудь может прийти, вызвать врачей.

— Знаешь, как бы я это сделала? — Сцепив руки поверх коленей, Клер немного покачалась, согнув спину. Как упорно она тянула меня на эту дорогу. Но я туда не хотела.

— Пойдемте на пляж, а? От этой жары можно с ума сойти.

Она меня даже не слышала. В глазах появилось мечтательное выражение, как у влюбленной девочки.

— Я бы отравилась газом. Это хороший способ. Говорят, все равно что лечь и заснуть.

Как человек, который замерзает в сугробе. Он долго шел, он устал, хочется просто лечь на минутку, немного отдохнуть. Не так уж и холодно. Так хочется спать, так хочется перестать бороться с метелью, с обволакивающей ночью, лечь в эту пушистую белизну и поспать. Я ее понимала. Мне снилось иногда, что я плыву с аквалангом вдоль отвесной коралловой стены, азот постепенно накапливается в крови, наступает эйфория, и единственный путь — туда, в темноту и забвение.

Надо ее разбудить. Похлопать по щекам, поднять на ноги, напоить черным кофе. Я рассказала Клер о японском матросе, который плавал на шлюпке четыре дня и повесился.

— Его нашли через двадцать минут. Тело было еще теплым.

Раздалось жужжание газонокосилки. В воздухе разливался сладкий запах жасмина. Клер вздохнула, выпятив острые, как лезвия газонокосилки, ребра.

— Сколько может человек носиться по морю, глядя на пустой горизонт? Сколько ты проплаваешь, прежде чем решишь, что все кончено?

Что я могла ей ответить? Я плавала так годами. Клер стала моей спасательной яхтой, приплывшей из глубин черепахой. Я положила голову ей на плечо. От нее пахло потом и «Л'эр дю тан», но теперь этот запах стал душным и неприятным, словно ее тоска испортила духи.

— Все может быть, — сказала я.

Клер поцеловала меня в губы. У поцелуя был вкус кофе со льдом и кардамоном, и он ошеломил меня — ее влажная горячая кожа, запах немытых волос. Мне было неловко, но я не стала отстраняться. Клер я позволила бы все. Она упала на подушку, закрыла глаза ладонями. Я лежала над ней, опираясь на локоть, и не знала, что сказать.

— Я чувствую себя такой бессмысленной, — вздохнула Клер. Повернулась на другой бок, спиной ко мне. С шеи соскользнул гранатовый кулон, упал на плечо сзади. Грязные волосы тяжело свисали, как гроздь черного винограда, талия и бедра изгибались гитарным изгибом. Она взяла нитку жемчуга, уложила его спиралью на покрывале, потом потянула к себе, разрушая рисунок. Попробовала еще раз, еще, как девочка, обрывающая лепестки на ромашке, словно пытаясь узнать правильный ответ.

— Если бы я родила ребенка… — Она опять вздохнула.

У меня в груди шевельнулась струна, редко подававшая голос. Мне всегда было ясно, я — не настоящая дочь, только замена тому, чего она действительно хочет. Если бы у Клер родился ребенок, я стала бы ей не нужна. Но о ребенке и речи быть не могло, она и так была истощена. Я слышала, как ее рвет после еды.

— Один раз, в Йеле, я забеременела. Разве я знала, что это мой единственный шанс родить?

В тишине слышалось только завывание газонокосилки. Мне хотелось сказать что-нибудь ободряющее, но в голову ничего не приходило. Я перекинула гранатовый кулон ей через плечо. Болезненная худоба Клер делала ее желание абсурдным, невозможным. Потеря веса была так велика, что теперь она могла носить мою одежду. Она так и делала, когда я была в школе. Иногда я приходила домой, и некоторые вещи были теплыми, пахли «Л'эр дю тан». Я рисовала ее в одежде, которая ей нравилась, — в клетчатой юбке, в обтягивающей кофточке, — как она стоит перед зеркалом, представляет, что ей шестнадцать лет, что она учится в старших классах. Неуклюжий подросток вроде меня прекрасно ей удавался — Клер скрещивала ноги, как я, переплетала их, цепляла ступней за икру. Пожимала плечами, прежде чем я успевала что-то сказать, заранее отвергая все мои доводы. Даже улыбалась, как я, — застенчивой улыбкой, вспыхивающей и исчезающей за секунду. Примеряла меня, как мою одежду. Но Клер не хотела быть мной, она просто хотела быть шестнадцатилетней.

Глядя в сад сквозь полоску стекла под жалюзи, рассматривая длинные тени от кипариса, от пальмы, тянущиеся по нестриженному газону, я думала — ну было бы ей шестнадцать, и что? Она не повторила бы ошибок, которые у нее были? Решила бы что-то исправить? Может быть, ей вообще не надо было ничего решать, просто жить, как живется в шестнадцать лет. Только она примеряла не ту одежду. Не того человека. Я не та, какой она хотела бы стать. Клер слишком нежная и хрупкая, моя жизнь раздавила бы ее, как давление на большой глубине мелководную рыбу.

Так она проводила большую часть времени — лежа на кровати и думая о Роне. Когда он приедет, есть ли у него другая женщина. Прикидывала, какие события и предметы оказывали негативное влияние, какие позитивное. Перебирала семейные талисманы, драгоценности женщин, которые что-то сделали в жизни, кем-то стали, или хотя бы находили в себе силы каждый день одеваться. Женщин, которые ни разу не целовали приемных дочерей, когда чувствовали себя бессмысленными, не позволяли сорнякам расти в саду, когда для прополки было слишком жарко.