Белый олеандр - читать онлайн книгу. Автор: Джанет Фитч cтр.№ 34

Марвел взяла чашку с соком, налила его в бутылочку и сунула Кейтлин, которая поковыляла в комнату, тиская музыкальную подушку.

— Разъезжает тут на своей машине, — ворчала Марвел, — хвастается перед порядочными людьми. Как будто мы не знаем, как она эту машину заработала. Расставив ноги, вот как.

Машина блестела, красуясь своими обтекаемыми формами, как культурист мускулами. Мне хотелось лечь на капот, почувствовать его спиной — казалось, уже от этого можно испытать оргазм. Глядя на дверь, за которой скрылась соседка, я думала, что если бы у меня больше не было дел и не было Марвел, я могла бы стоять перед этой дверью весь вечер, надеясь, что она снова выйдет.

Когда ужин был кончен и детей уложили, я выскользнула в заднюю дверь и встала рядом с соседской джакарандой, ронявшей пурпурные цветы через забор на черный асфальт Марвел. В теплом ночном воздухе разливался их аромат. Слышалась музыка, женский голос. Сперва я подумала, что певица пьяна, но потом поняла, что это совсем не так, просто она по-своему произносила слова, играла ими, перекатывала во рту, как вишню из шоколадной конфеты.

Не знаю, сколько я простояла так в темноте, покачиваясь под музыку, слушая этот голос, густой и звучный, как охотничий рог. Казалось невероятным, что такая элегантная женщина может жить совсем рядом с нами, с нашим пятидесятидюймовым телевизором. Мне хотелось подкрасться к ее окну, заглянуть в щелку жалюзи, посмотреть, что она там делает. Но я не осмелилась. Только подняла с асфальта горсть пурпурных цветов и прижала к лицу.

На следующий день я сошла с автобуса, чтобы пройти пешком последнюю милю до дома по послеполуденной жаре. Трость была уже не нужна, но от долгой ходьбы бедро начинало ныть, возвращалась хромота. Дотащившись до нашего квартала, я чувствовала себя потной, грязной и уродливой в своей одежде из магазина «для экономных» — жесткой белой блузке, которая не становилась мягкой даже в воде при стирке, и плохо сшитой вручную юбке.

В тени от деревьев перед соседним домом наша изящная соседка срезала какие-то «лилии Нила», того же оттенка, что и цветы джакаранды. Она была босиком, в платье простого покроя, ступни и ладони у нее были бледно-розовые на фоне кожи цвета жженой карамели. Казалось, это такое украшение, будто она приехала из страны, где женщины окунают ступни и руки в розовую пудру. Она не улыбнулась, не повернула голову, полностью сосредоточившись на движениях своих садовых ножниц, срезавших то стебель розмарина, то стебель мяты в пятнистой тени джакаранды. Пурпурный цветок упал на ее темные волосы, небрежно собранные в «конский хвост». Это было прекрасно.

Мне было стыдно за свою хромоту и нелепую одежду. Я хотела быстро пройти к себе, до того, как она успеет меня рассмотреть, но когда я подошла к нашему забору из цепей, она так и не посмотрела в мою сторону. Мне стало обидно. Теперь мне хотелось, чтобы она обратила на меня внимание и я могла сказать ей — я не такая, не как они. Поговорите со мной. Ну, поднимите голову.

Но она продолжала не замечать меня. Взяла побег алиссума, поднесла к носу. Я срезала кусок сердца походным ножом и забросила перед ней на самодельном крючке. — Красивый у вас двор.

Она изумленно посмотрела на меня, словно не ожидала, что я могу с ней заговорить. У нее были большие миндалевидные глаза цвета темного пива. Тонкий шрам на левой щеке, на узком запястье золотые часики. Она отвела с лица вьющуюся прядь и улыбнулась мне. Улыбка вспыхнула и тут же погасла. Соседка опять наклонилась к лилиям. — Могут увидеть, как ты со мной разговариваешь. И начнут жечь кресты у меня на газоне [33] .

— У вас же нет газона, — сказала я.

Она еще раз улыбнулась, но не подняла головы. — Меня зовут Астрид. — Лучше иди домой, Астрид.

Ее звали Оливия Джонстоун — это имя значилось на каталогах и журналах, которые посыльный оставлял у ее двери. Ей доставляли «Конде наст тревелер» и французский «Вог», толстый, как телефонный справочник. Теперь я гуляла с детьми на переднем крыльце, чтобы не пропустить ни малейшего ее движения — выхода из дома в продолговатых солнечных очках а-ля Джеки Онассис, возвращения с покупками, срезки цветов, — надеясь снова встретиться с ней взглядом. Почти каждый день ей приходили посылки. Молодой симпатичный курьер норовил подольше поговорить с ней, вручая их. Пока он переминался с ноги на ногу (в коричневых форменных брюках они походили на стволы деревьев), я гадала, сильно ли он влюблен в Оливию Джонстоун и как она к нему относится.

По вечерам, украдкой бросая взгляды в окно на кухне, я изучала ее гостей. Одни мужчины. Высокий чернокожий с ярко-белыми французскими манжетами и блестящими золотыми запонками на фоне темных рук приезжал на черном «БМВ» обычно в половине восьмого и всегда уезжал около полуночи. Молодой человек с растой в волосах, обутый в тяжелые «биркенстоки», ездил на «порше». Иногда его машина еще стояла во дворе, когда я утром шла в школу. Рыхлый белый мужчина, уже лысеющий, всегда в двубортных костюмах с большими лацканами пиджаков и в полосатых рубашках появлялся на прошлой неделе почти каждый день. Ему принадлежал огромный «мерседес».

Меня особенно интересовало нетерпение, с которым они выбирались из своих роскошных машин, радостное волнение на их лицах. Что должна была сделать женщина, чтобы вызвать такую спешку? Кто из них ей больше нравится, интересно? Сколько она, наверное, знает о мужчинах, эта Оливия, сияющая для них, как маяк. Даже на миг я не могла допустить, что Марвел может быть права хоть в чем-нибудь, не говоря уже о высказываниях насчет Оливии Джонстоун. Я жила взглядами на Оливию, урчанием ее подъезжавшей к дому машины в утренних сумерках, рассматриванием содержимого ее мусорного ведра. Это была та самая утренняя роса на стенках шлюпки, которая помогала мне продержаться еще один день.

Я срывала веточки ее розмаринов, носила их в карманах. Рылась в ее мусоре, когда она уезжала, жадно стремясь как можно больше узнать о ней, потрогать вещи, которых она касалась. Однажды я нашла там широкий черепаховый гребень с маркой лондонской фирмы «Кент» — как новый, только один зубчик был сломан. И коробку из-под душистого мыла, «Крабтри-Эвелин Элдер-флауэр». Она пила ром «Майерс», готовила на чистейшем оливковом масле в высоких бутылках. Один из ее гостей курил сигары. В другой раз мне попался потрясающе мягкий чулок, из тех, что носят на подвязках, облачного цвета. На нем спустилась петля. Пустой флакон духов «Ма Грифф» с несколькими небрежными черными линиями на этикетке. Он пах шуршащими платьями из органди, зелеными крапчатыми орхидеями и Булонским лесом после дождя. Мы с матерью однажды долго там гуляли. Это было счастье — делить память о Париже с Оливией Джонстоун. Флакон я положила в ящик комода, чтобы одежда пропиталась его запахом.

Однажды газеты и журналы у нее на крыльце остались лежать нетронутыми. «Корвет» печально горбился под коричневым чехлом, усыпанным опавшими цветами джакаранды, как грустными воспоминаниями. От одного вида этой машины мне хотелось принять перкодан. В коробке с лекарствами нашлись остатки кодеинового сиропа от кашля, его приторный вкус долго оставался во рту. Я сидела на своем жестком покрывале и расчесывала волосы черепаховым гребнем Оливии. Как можно было не благоговеть перед таким совершенством — женщиной, способной выбросить черепаховый гребень ручной работы, на котором всего лишь сломался зуб. Она действительно занимается любовью за деньги? Интересно, как это может быть, на что похоже. Проститутка. Шлюха. Что это значит, в конце концов? Просто слова. Мой вывод очень не понравился бы матери, но он был справедлив. Такие слова — ярлыки с готовыми суждениями. Жены ведь берут деньги у мужей, и никто ничего не говорит. А если гости Оливии дают ей деньги, чем это хуже?