Белый олеандр - читать онлайн книгу. Автор: Джанет Фитч cтр.№ 32

— Эд? — позвала Марвел в большой комнате.

Телевизор работал, но Эд улизнул в бар. В «Доброго рыцаря», наверное, где он любил пить пиво и смотреть спортивные передачи.

— Ну и черт с ним, — беззлобно сказала Марвел. Пощелкала по программам, выбрала ток-шоу, где спорили две сестры преклонного возраста, и устроилась на диване со стаканчиком мороженого.

Дорогая Астрид!

Нечего жаловаться, что терпеть не можешь свой новый дом. Если не бьют, считай, тебе повезло. Одиночество — нормальное состояние человека. Научись мириться с ним. Его незаметное действие строит дом твоей души. Не надейся вырасти из одиночества. Не жди, что найдешь человека, который поймет тебя, заполнит это пространство. Умный и чуткий человек — величайшая, исключительная редкость. Надеясь найти того, кто поймет тебя, ты станешь безжалостной от разочарований. Лучшее, что ты можешь сделать, — постараться сама понять себя, понять, чего ты хочешь, и не позволять быдлу становиться у себя на пути.

Му-уу.

Пока не закончился рецепт, я еще не знала, что худшее впереди. Безрассудно удвоив когда-то дозу, я лежала теперь разбитая на пустом берегу среди обломков и осколков. Кондиционер был слишком мощный для моей кладовки, и я простудилась. В голове стучала только одна мысль — о том, как я одинока. У одиночества был металлический вкус монетки во рту. Я представляла смерть. Один мальчик в больнице сказал мне, что лучший способ — кубик воздуха в вену. У него был рак костей, он украл в процедурной шприц и спрятал его в книжке с комиксами. Сказал, что если станет очень плохо, он впрыснет себе воздух и все будет кончено за несколько секунд. Если бы не письма матери, я бы тоже решилась на что-то подобное. От частого чтения они совсем истрепались и на сгибах рвались.

Когда меня мучила бессонница, я шла во двор, где пели дуэтом сверчки и асфальт под босыми ногами был теплый, будто я наступала на какое-то животное. В лунном свете бросалась в глаза белая галька на клумбах с равномерно воткнутыми пластмассовыми георгинами. Однажды я послала матери нарисованную красками картину — бирюзовый дом среди черной воды асфальта, полосы белых камешков. В ответ она прислала мне стихотворение о младенце Ахилле, которого мать окунала в черную воду, чтобы сделать его бессмертным. Лучше мне от этого не стало.

Я сидела за деревянным столиком и слушала музыку, льющуюся из-за закрытых жалюзи соседнего дома. Жалюзи были всегда закрыты, но звуки саксофона проникали сквозь их пластины, живые, как прикосновение. Водя пальцем по темному лезвию ножа моей матери, я представляла, как вскрываю вены. Говорят, если это сделать в теплой воде, даже не почувствуешь. Я не колебалась бы, если бы не письма матери, но и с ними мое равновесие было шатким. Все было на черной чаше весов, кроме этих писем, светлых, как «доброй ночи!», как проводящая по волосам рука.

Положив растопыренную ладонь на стол, я играла с ножом, быстро втыкая его между пальцев в деревянную столешницу. Джонни-джонни-джонни-упс! Джонни-джонни-упс! Джонни-джон-ни-джонни-джонни! Мне даже нравилось, когда нож попадал по коже.

Дорогая Астрид!

Я знаю, ты сейчас учишься терпению. Что ж, ничего не поделаешь. Просто старайся внушить себе: это происходит не зря. Веди дневник, запоминай все — каждую слезу, каждый укол в сердце. Сделай их татуировками на оболочке мозга.

Горький опыт — самое необходимое в жизни знание. Повторяю тебе, никто не становится художником просто так, — только если он предназначен к этому.

Твоя мать.

Оставшись без перкодана, я начала понимать, почему матери бросают своих детей, «забывают» их в супермаркетах и на детских площадках. Раньше я не могла даже представить это хныканье, бесконечные мелкие просьбы, невозможность надолго оторвать от них взгляд. Сказав Марвел, что мне нужно делать уроки и доклады, я проводила после-школьные часы среди библиотечных полок. Сидя за столом рядом со стариками, читавшими газеты, или с девочками из католической школы, прятавшими подростковые журналы в учебниках, я продвигалась по спискам книг из писем матери.

Я читала все подряд: Колетт, Франсуазу Саган, «Шпион в доме любви» Анаис Нин, «Портрет художника в юности». Прочитала «Луну и грош», о Гогене, и рассказы Чехова, которые хвалил Майкл. Миллера в библиотеке не было, зато был Керуак. «Лолиту» я тоже прочитала, но герой был совсем не похож на Рэя. Однажды я шла вдоль стеллажей, проводя ладонью по корешкам книг. Казалось, они шепчутся друг с другом, глядя на меня, как образованные и взыскательные гости на великолепном приеме.

Когда я шла вдоль полки с приключенческой литературой, мне в глаза бросилось одно название. Принеся книгу на стол, я пролистала ее старые пожелтевшие страницы, не обращая внимания на презрительные взгляды девочек в форменных белых рубашках и клетчатых джемперах, и нырнула в нее, как в пруд во время засухи.

Потрепанная книга называлась «Искусство выживания».

У любой религии должна быть Библия, и вот я нашла свою. Как раз вовремя. Я прочитала ее за восемнадцать часов и начала по второму разу. Там рассказывалось, как неделями оставаться живой в открытом море, если ваш белый океанский лайнер пошел ко дну. Потерпев кораблекрушение, надо ловить рыбу, выжимать из нее сок и пить. Надо собирать губкой росу с поверхностей спасательной шлюпки, ловить дождевую воду расстеленной парусиной. Но если парусина будет грязной, а поверхность шлюпки покроется соляным налетом, предупреждала книга, вся собранная вода будет непригодной для питья. Надо держать шлюпку в чистоте, не пачкать паруса. Надо быть ко всему готовой.

Оглянувшись на свою теперешнюю жизнь, я поняла, что не делаю ничего для выживания в бирюзовом доме. Мои паруса пачкались, шлюпка покрывалась соляным налетом. Надо перестать играть в «джонни-джонни» и сосредоточиться на подготовке к дождю, подготовке к спасению. Я решила тренироваться, ходить каждый день, перестать нарочито хромать, как привыкла, и потихоньку избавляться от трости. Пора было брать себя в руки.

Возвращаясь домой в школьном автобусе, я мучилась головной болью от пронзительного смеха других детей и перебирала суровые требования для выживания в условиях бедствия на море. Надо делать рыболовные крючки из любого гнущегося металла, плести лески из ниток собственной одежды. Наживкой могут быть кусочки рыбы, полоски тел мертвых пассажиров, даже твоего собственного тела, если больше ничего нет. Я заставила себя представить, как режу бедро острым краем металлической крышки от сухого пайка. Было так больно, что я едва не потеряла сознание, но я знала, что должна это сделать, и нечего падать в обморок, все заживет, и если будет нужно, я сделаю это еще раз. Наконец у меня в руках был кусок собственного мяса, теплый желтоватый червяк с запекшейся кровью. Насадив его на острый крючок, сделанный из консервной банки и привязанный к самодельной леске, к забросила удочку в море.

Хуже всего была паника. Человек, поддавшийся ей, не видит возможностей спасения и впадает в отчаяние. Один японец плавал на шлюпке четыре дня, потом запаниковал и удавился. Его нашли через двадцать минут. Матрос из Сучжоу сто шестнадцать дней носился по морю на плоту, и его спасли. Мы не знаем, когда может прийти спасение.