– О, Хонт-Торум, великое божество битвы, прости за то, что беспокою тебя… Вот моя кровь – тебе, великий! Я прошу совета… не отказывай, дай. Ум-ма, ум-ма, умм!
Юный шаман нарочно говорил очень быстро, без всяких пауз: никак нельзя было отрывать у грозного бога войны его драгоценное время, надоедать…
– Белые люди идут на Север, в черные земли колдунов, – что делать мне? Идти с ними? Или…
С высокой сосны упала на камень шишка… отскочила, угодив Маюни в лоб.
– Я понял! – Узкое лицо подростка озарилось самой благодарной улыбкою, а глаза закатились. – Я верил, о Хонт-Торум, что ты дашь мне знак. С твоего благословения я буду стараться, я знаю, сколь сильно злобное колдовство сир-тя, но я буду… И еще знаю – сейчас колдуны владеют землей Злого Солнца, но захотят владеть всей землей, от моря и до моря. И ведь могут овладеть, а могут и погасить обычное наше Солнце, и оставить лишь только свое. О, тогда все народы, что останутся в живых, станут им подвластны…
Маюни вдруг очнулся, потряс головой и с легким недоумением спросил:
– О грозный Хонт-Торум, не ты ли говорил сейчас моими губами? Мои губы – твои губы, мой рот – твой рот. Так было? Не хочешь – не отвечай и прости меня за назойливость, я знаю, что должен поскорее уйти… Уйду, уйду, вот прямо сейчас.
Размазав по груди кровь, юный шаман пал ниц, простирая руки к священному камню бога войны Хонт-Торума. Если бы был другой камень или какая-нибудь священная роща, принадлежащая Нур-Торому или каким прочим богам, Маюни, несомненно, спросил бы совета там, не прибегая к помощи кровавого божества воинов. Увы, камень бога войны оказался последним священным местом на пути туда… откуда юный шаман почти не надеялся вернуться живым. Но он теперь знал, что делать… почти знал. Для начала – помогать русским, а там… А там – и самому надеяться на помощь богов. Теперь можно было надеяться – ведь к нему, юному шаману древнего рода Ыттыргын, нынче снизошел сам Хонт-Торум!
Приближаясь к берегу, Маюни еще издали услыхал громкие крики и резко прибавил шагу. Похоже, искали его. Надо же – искали… А ведь он больше не нужен казакам как проводник. Не нужен, да… Тогда почему же… ладно! Пора б и откликнуться, вон как раз идет кто-то, ломится кустами, словно на гоне олень.
Нет! Не к этому, губастому, – тот лесной народ за людей не считает. Лучше бы…
Ага!
С искреннею улыбкою отрок вышел из зарослей на звериную тропу:
– Здравствуй, сестрица Настя!
– Маюни! – Девушка радостно схватила подростка за плечи. – Где ж ты был-то, а? А мы тебя ищем повсюду.
Отрок тряхнул головой:
– И долго ищете?
– Да нет, только начали.
– А я – вот он. Чего меня искать?
– Так мы б уплыли б…
– Нагнал бы. Я же лесной человек, да-а.
Карасев Дрозд, счастливо избегнувший утопления и лютой смерти в кольцах речного змея, ночь провел на ветке кривой сосны, привязавшись к смолистому стволу поясом. А что, если и по земле такие же змеищи ползали, как та, что в воде? От страха Дрозд полночи трясся, стучал зубами и забылся лишь к утру. А утром проснулся от того, что дерево сильно трясло.
Прогоняя остатки сна, казачина потряс головою, пощурился от первых лучей восходящего солнышка, глянул вниз… и едва не околел от страха!
Внизу, прямо под ветками, жрала древесную кору страшенная рогатая ящерица размером с амбар! С чешуйчатой, серовато-зеленою, как была у давешней речной змеи, кожей, длинным, увенчанным грозными шипами хвостищем и приплюснутой головою с панцирем, похожим на свейский шлем!
Страхолюдина что-то лениво молотила огромными челюстями, а потом подняла морду и громко, словно недоеная корова, замычала. От сих мерзких звуков Дрозд едва не свалился прямо чудовищу на рога! Дернулся, ухватился покрепче за ствол да принялся истово молиться, прося заступы у Господа и всех святых, которых помнил.
Огромная ящерица беглого казака заметила, посмотрела, как показалось испуганному Карасеву, грозно и, плотоядно облизнувшись, ткнула сосну рогатой башкою. Дерево задрожало, а Дрозд, дабы не дожидаться верной гибели, спустился на пару веток вниз с другой стороны от чудища да, улучив момент, спрыгнул и бросился бежать со всех ног, не видя того, как вдруг появившийся в небе зубастый дракон с кожистыми крыльями, завидев бегущего казака, резко спланировал вниз и… Нет, не изрыгал адское пламя! Просто налетел, схватил бегущего Дрозда когтями да поднял в небо, словно орел-стервятник овцу. Замахал нелепыми, будто у летучей мыши, крыльями, размахом сажени в две, да понес схваченного бедолагу Карасева бог весть куда! Скорее всего, в свое гнездовье, на пищу жадным до свежего мяса птенцам, таким же зубастым драконам.
Глава VI
Зима 1583 г. П-ов Ямал
Дорога к солнцу
Отметили Рождество, странное – теплое, даже без снега! Чем дальше к северу плыли казаки, тем Обь-река становилась шире, а вскоре впереди показалась синью без конца и без края. Низкий болотистый берег, густо-зеленый от покрывающих его высоких папоротников, причудливых кустов и деревьев, тянулся по левому борту, справа же били волны, и кроме них, не было больше ничего.
– Большая вода! – орудуя веслом, с испуганным восторгом воскликнул Силантий. – Окиян-море.
– Нет. – Кормщик Кольша Огнев рассмеялся. – То не море – просто широкая протока, губа.
– А ты откель знаешь?
– Па! Я про обдорскую землю еще дома слыхал, в Холмогорах, дак. В старину раньше хаживали!
– А, ты ж из поморов.
– И что ты слыхал? – заинтересованно повернул голову атаман.
Кормщик смутился:
– Да так, ничего такого, особенного. Обычная северная земля, как блин плоская. Почти полгода – ночь непроглядная, холод.
– Ночь непроглядная, – тихо повторил отец Амвросий. – Холод. Так здесь в этаку пору и должно быть. Одначе…
Священник протянул к берегу ладонь:
– Чувствуешь, атамане, какое тепло прет? И свет этот зыбкий… он даже ночью есть, я заметил. Поначалу думал – луна, но вчерась-то пасмурно было. И все равно – свет. Есть, есть там что-то такое!
– Золотое солнце?
– Оно…
Еремеев всмотрелся в даль, на сияющий волшебным светом горизонт, откуда шло и тепло, неведомое в этих суровых краях со дня сотворения мира!
– А видно, тут давно так, – обернувшись, молвила стоявшая у борта Настя. – Вон, травища-то разрослась! А еще дерева, папоротники.
В отличие от своих подружек Настена не любила сидеть в шатре, а повсюду совала свой любопытный носик. Вот и сейчас говорила о чем-то с притулившимся рядом Маюни. Остяк отвечал односложно – землю эту он толком не ведал.
– Тут другой народ когда-то жил, не наши. Но по одежде и по виду похожи, я их речь понимаю.