Пролог
– Эй, Митька-а! Митька, да где ж тебя носит, ититна мать?!
Покричав, шорник Зосима, здоровенный мужик с черной окладистой бородою, отложив в сторону новенький, еще не доделанный до конца хомут, озадаченно почесал затылок:
– И где его, черта, носит? Ну, явится, ужо… огребет!
Митька, ученик, был послан еще с обеда на торг – поискать по рядкам плотной да красивой ткани, лучше аксамит, но сошел бы и бархат, хомут-то, чай, нынче не простому посадскому делали – самому Кондрату Патокину, богатому гостю-купцу. Вот и хотелось Зосиме не ударить лицом в грязь: может, Патокин-то еще хомуты закажет?
Шорник любовно посмотрел на свое изделие: как раз вот сейчас тканью-то обтянуть поверху… Где только этот поганец Митька запропастился?
Глянув в широко распахнутую дверь, Зосима прищурил глаза – хоть и сентябрь-месяц на дворе, а солнышко иногда светило совсем по-летнему, припекало, вот как сейчас… С утра-то вроде задождило, а к обеду вот – теплынь. Ну, теперь грибов нарастет – насушить на зиму…
Росшая во дворе береза шевельнула золотистыми листьями, в голубом, с белесыми прожилками небе, протяжно крича, пролетел птичий клин… Все ж таки осень, скоро и октябрь – грязник, позимник, а там и морозы не за горами, снег…
В деревянной, с изысканными маковками церкви Флора и Лавра, неподалеку от усадьбы Зосимы, звучно ударил колокол. Его подхватили колокола на церкви дальней – Параскевы Пятницы, а там басовито загудел и главный собор – Святого Георгия:
– Бо-ом, бо-омм, бо-ом…
Вскинутые поплывшим над посадом тягучим малиновым звоном, пугливо вспорхнули с деревьев воробьи и прочие мелкие пичуги, даже вечно ленивый кот Ухватко, что на печи, хвост завернув, дрыхнул – и тот глаз приоткрыл, поднял голову: что это тут, мол, за звоны?
Мастер Зосима тоже встревожился, положил хомут, на плечи зипунишко набросил да так, в избу не заходя, прямо из мастерской со двора и вышел – поглядеть-спросить, а что же такое деется-то? Может, татары напали? Или – пожар? Да нет, тогда б колокола не так благовестили, в набат бы ударили… Верно, праздник какой? Господи! Так ведь и праздник! Да еще какой! Двунадесятый! Воздвижение Честного и Животворящего Креста Господня!
Мимо пробежала целая толпа молодых парней – подмастерья с соседней – Малой Тележной – улицы.
– С праздничком, робяты! – помахал им шорник.
Кто-то из парней удивленно оглянулся:
– С каким праздничком-то, дядько Зосима?
– Дак ведь как же с каким?! Животворящего Креста Воздвижение!
– Тьфу ты, тьфу! Ох-ха! – тряхнув темными кудрями, подмастерье засмеялся в голос. – Так ведь Крестовоздвиженье-то, дядько Зосима, завтра!
– Точно – завтра? – шорник недоверчиво прищурился. – А чего ж тогда колокола звонят?
– Другой нынче праздник! Великому государю нашему подарок чрез весь посад везут – какого-то зверя неведомого, то ли персидский шах зверя того шлет, то ли хан сибирский! Айда с нами, дядько Зосима, поглядим!
– Опять, верно, слона прислали, – разочарованно зевнул мастеровой. – Нет, не пойду – неча на животину пялиться, когда работать надоть!
– Ну, как знаешь, дядько.
– Эй, эй! – вдруг вспомнив, запоздало закричал щорник вослед убегавшим парням. – Ежели где Митьку мово увидите – скажите, пущай в мастерскую бежит скорей ветра! Инда уши оборву – новые-то, чай, не вырастут!
Не отозвались ребята, убежали уже. Махнул рукой шорник, плюнул да повернул обратно домой – хомут доделывать. И впрямь, чего зря на животину дурацкую время терять? Мало ли кто там чего князю великому шлет? На кажный подарок смотреть – этак и работать некогда станет. Ушел домой дядько Зосима, Митьку, ученичка своего непутевого, погаными словами ругая.
И ведь было за что ругать-то! Митька, давно уж про порученье хозяйское позабыв, в толпе у соборной паперти ошивался… потом, с другими ребятами вместе, на дерево забрался – чтоб не задавили в толпе! Да и с дерева-то куда лучше видать – а посмотреть, верно, было на что… точнее говоря – вот-вот будет!
В народе-то разные слухи ходили.
– Слона! Слона-зверя шах персицкий государю нашему!
– Да какого там слона?! Дракона!
– Дракона, дракона. И не персицкий царь, а самоедь вместо ясака дракона того с далеких северов шлет, из-за Камня!
– Вон оно как… Самоедь! Из-за Камня. Нешто там драконы водятся?
– В иных-то землях кого только не водится, Господи, спаси и сохрани!
– У меня кум в войске, так воеводе приказали дракона того охранять и кормить. Для того три коровы взято!
– Три коровы?!!! А не подавится дракон-то?
– Ой-ой, гляньте-ка, люди добрые! Везут! Везут!
– Есмь зверь… и число его известно! – потрясая клюкой, заблажил местный юродивый Дивейко. – Число зверя всякий сочти! Сочти, сочти, сочти! Тако в Святом Писании сказано! На погибель нам сей зверь, на погибель!
Тряхнув лезущей в глаза пшеничною челкой, Митька вытянул шею. Собравшийся на паперти народ затих… лишь слышно было, как скрипели колеса…
– Везут, – облизав пересохшие губы, прошептал себе под нос отрок. – Везут…
Сначала из-за поворота показались быки, целое стадо сильных, могучих быков, впряженных в огромную, составленную из четырех возов, телегу, на которой громоздилась скованная из толстых железных полос клетка, длиною никак не меньше колокольни, ежели б колокольню уложить наземь, и высотою сажени в три. Сама клетка вызывала восхищение, а уж тот, кто в ней сидел… кого везли…
Митьку, к примеру, едва не вырвало – уж он-то, с дерева, разглядел все куда лучше многих. Огромный дракон мало походил на того сказочного зверя, коего представлял себе отрок – да и не только он. Не было ни крыльев, ни трех голов, всего-то одна, но зато какая! Огромная – с крыльцо! – с вытянутой мордой и пастью, усеянною столь многочисленными зубищами, что хотелось немедленно их выбить, а чудище это мерзкое – тут же умертвить, покуда не натворило никаких гнусных дел! Зверюга чем-то напоминала ящерицу или огромного тритона, а еще – почему-то курицу, с задними когтистыми лапами, несуразно огромными, мощными, с перекатывающимися под зеленовато-серой слизистой кожей канатами мускулов и сухожилий, со столь же мощным хвостом и небольшим – по всему хребту – гребнем.
– Гляди-кась, православные! Вот это уродище!
– На тритона похож…
– На жабу или на ящерицу.
– Какая ж тут ящерица – целый ящер!
– А зубищи-то, зубищи, Господи, спаси-сохрани!
– А ручонки-то – малые, смешные.
– Малые – зато когти острые! Схватит, так мало-то не покажется, ага!