Эта мысль ввергла Жабера в пучину отчаяния.
Он утешился тем, что подобная измена не просто маловероятна – она безумна. Сейчас не те времена, о которых он читал в книгах, когда моря Старой Земли бороздили корабли, экипажи которых устраивали бунты, становились пиратами, грабили торговые суда и терроризировали порты. Украденному «архангелу» просто будет некуда деться, негде спрятаться, негде пополнить боезапас, негде заправиться. Флот разделается с ним как нечего делать.
Несмотря на все свои логические построения, командор Хоган Жабер по-прежнему чувствовал себя неуверенно.
Он провел на вахте в рубке четыре часа во время разгона к точке прыжка, когда с «Уриила» поступило срочное сообщение: пять вражеских факельщиков-эсминцев прятались в пылевом торе у внутренней луны внешнего газового гиганта и теперь пытаются уйти в С-плюс, прикрываясь светилом системы как щитом. «Гавриилу» и «Рафаилу» предписывалось отклониться от курса, выпустить оставшиеся гиперкинетические ракеты, уничтожить факельщики, а затем вернуться на прежнюю траекторию. Флагман считал, что два «архангела» смогут прыгнуть через восемь часов после остальных.
Отец капитан де Сойя отрапортовал о получении приказа и распорядился изменить курс; командор Жабер по тактическому каналу увидел, что капитан Стоун на «Гаврииле» сделала то же самое. «Адмирал не оставляет нас одних, – подумал старший помощник. – Не только мое начальство не доверяет де Сойе».
Это была не то чтобы восхитительная погоня – не погоня вообще, если уж на то пошло. Учитывая гравитационную динамику системы, древним факельщикам Бродяг потребовалось бы четырнадцать часов для достижения релятивистской скорости, необходимой для прыжка. «Архангелы» же заняли нужные позиции всего через четыре часа после получения приказа. У Бродяг не было оружия, эффективного на таком расстоянии; что касается «Рафаила» и «Гавриила», они могли уничтожить факельщики добрый десяток раз. Если ракеты пройдут мимо цели, есть ведь еще нейродеструкторы.
Командор Жабер находился на мостике – капитан отправился в свою каюту вздремнуть, – когда «архангелы» вышли на дистанцию поражения. Остальные корабли эскадры уже давно совершили квантовый прыжок. Жабер повернулся в кресле, чтобы вызвать капитана, и тут внезапно створки люка разошлись, и на мостике появился де Сойя в сопровождении других офицеров. На мгновение Жабер забыл о своих подозрениях – забыл, что ему платят за подозрительность, – уставившись на диковинную группу. Кроме капитана, здесь были сержант швейцарских гвардейцев – Грегориус – и двое его подчиненных. А также артиллерийский офицер командор Карел Шан, энергетик лейтенант Пол Дениш, эколог командор Беттц Аргайл и механик лейтенант Элия Гуссейн Меир.
– Какого черта… – начал старший помощник Жабер и замолчал. Сержант Грегориус держал в руках парализатор, дуло которого смотрело в лицо Жаберу.
У Жабера в голенище сапога был игольник, который он носил несколько недель, но о котором совсем забыл. На него еще никогда не направляли оружие – даже парализатор, – и он испытывал сейчас ощущение, от которого немедленно захотелось намочить штаны. Он сосредоточился на том, чтобы совладать со своим мочевым пузырем. На то, чтобы сосредоточиться на чем-нибудь другом, его уже не хватило.
Женщина в мундире швейцарского гвардейца подошла к нему и вытащила из сапога игольник. Жабер смотрел на оружие так, будто никогда раньше его не видел.
– Хоган, – проговорил капитан де Сойя, – мне очень жаль, но мы проголосовали и решили, что не можем терять время, уговаривая вас присоединиться к нам. Поэтому вам придется посидеть под замком.
Призвав на память все диалоги из виденных мелодрам, Жабер отважился на блеф:
– У вас ничего не выйдет! «Гавриил» уничтожит вас. Вас арестуют и казнят. Они вырвут крестоформы из ваших…
Парализатор в руке сержанта тихо загудел. Если бы его не удержали и не усадили на пол, Хоган Жабер наверняка рухнул бы навзничь.
Капитан де Сойя занял освободившееся кресло.
– Смените курс, – приказал он лейтенанту Меиру. – Введите координаты для прыжка. Полное аварийное ускорение. Полная боеготовность. – Он повернулся и посмотрел на Жабера. – А этого засуньте в саркофаг.
Гвардейцы вынесли крепко спящего шпиона.
Прежде чем приказать, чтобы убрали внутреннее силовое поле, прежде чем наступила невесомость, капитан де Сойя позволил себе насладиться мимолетным, но восхитительным чувством полета – такое испытывает человек, прыгнувший с утеса, до того, как сила тяжести устанавливает свой категорический императив. На деле корабль всем корпусом содрогался под ускорением более чем в шестьсот g, что почти на 180 процентов превышало стандартное. Любая флуктуация силового поля мгновенно убила бы экипаж. Но до точки прыжка оставалось уже меньше сорока минут.
Де Сойя не был уверен, что поступает правильно. Мысль о том, что он изменяет Государству и Церкви, была для него ужаснейшей мыслью на свете. Но он знал, что, если у него и вправду бессмертная душа, выбора попросту не остается.
Надеяться на чудо – или по крайней мере на то, что удача повернется к ним лицом, – заставляло капитана де Сойю то обстоятельство, что к нему присоединились еще семь человек. Восемь, считая его самого, из двадцати восьми членов экипажа. Остальных парализовали, и теперь они спали в своих саркофагах. Де Сойя знал, что и ввосьмером можно прекрасно справиться с управлением «Рафаилом» практически в любой ситуации: ему повезло – или то было милостью небес, – что к нему присоединились несколько офицеров. Поначалу капитан полагал, что может рассчитывать только на Грегориуса и двух его гвардейцев.
Первыми отважились нарушить присягу трое швейцарских гвардейцев – после «зачистки» второго родильного астероида в системе Люцифера. Несмотря на присягу Священной Империи, Церкви и швейцарской гвардии, эти молодые люди восприняли избиение младенцев как откровенное убийство. Дона Фу и Энос Делрино обратились сперва к своему сержанту, а затем вместе с ним пришли в исповедальню и поделились своими сомнениями с де Сойей. Сначала они хотели попросту сбежать. Но де Сойя предложил другой план.
Лейтенант Меир пришел на исповедь с теми же проблемами. Безжалостное истребление невыразимо прекрасных «ангелов», которое он наблюдал в тактическом пространстве, отравило ему душу и едва не заставило вернуться к религиям предков – иудаизму и исламу. Вместо этого он отправился на исповедь и признал свою психическую неуравновешенность. Капитан де Сойя изумил Меира, сообщив лейтенанту, что его проблемы не вступают в конфликт с христианством.
В последующие дни угрызения совести привели на исповедь эколога командора Беттц Аргайл и энергетика лейтенанта Пола Дениша. Убедить Дениша оказалось сложнее всего, но долгие разговоры с соседом по каюте, лейтенантом Меиром, сделали свое дело.
Последним к заговору присоединился артиллерийский офицер Карел Шан: он больше не мог направлять смертоносные лучи нейродеструкторов и не спал уже три недели.
В последний день пребывания в системе Люцифера де Сойя осознал, что больше рассчитывать не на кого. Остальные члены экипажа рассматривали происходящее как грязную, но необходимую работу. Когда дойдет до стычки, большинство офицеров, матросов и швейцарских гвардейцев на борту окажутся на стороне старшего помощника Хогана. Поэтому капитан вместе с сержантом Грегориусом решили не давать им такой возможности.