Кардинал Мустафа заметил нерешительность капитана.
– Можете говорить свободно, капитан. Все эти люди нами проверены.
Уолмак кивнул:
– Ваше преосвященоство, мы нашли корабль.
Взгляд кардинала Мустафы выразил полнейшее недоумение.
– Тяжелый транспорт, который покинул орбиту Марса в день бойни, – пояснил капитан. – Мы знали, что челноки должны были куда-то лететь…
– А-а-а, – проговорил Великий Инквизитор. – Но мы предполагали, что его давно здесь нет, что он совершил прыжок в неизвестном направлении…
– Так точно, сэр. Но я на всякий случай приказал обследовать систему, предположив, что он мог и не успеть совершить прыжок. Мы обнаружили его в поясе астероидов.
– Он туда и направлялся? – спросил Мустафа.
Капитан покачал головой:
– Не думаю, ваше преосвященство. Он вращается сам по себе, двигатели заглушены… Наши приборы показывают, что корабль мертв…
– Но это транспорт? – уточнил отец Фаррелл.
Капитан Уолмак повернулся к помощнику Великого Инквизитора:
– Да, святой отец. Это транспорт «Сайгон-мару». Грузоподъемность три миллиона тонн, в составе торгового флота еще со времен Гегемонии.
– Гильдия, – негромко произнес Великий Инквизитор.
– По принадлежности – да, ваше преосвященство, – мрачно признал Уолмак. – Но наши данные свидетельствуют о том, что «Сайгон-мару» был снят со службы и разрезан на металлолом восемь стандартных лет назад.
Кардинал Мустафа и отец Фаррелл переглянулись.
– Вы уже побывали на борту, капитан? – спросил командор Браунинг.
– Нет, – ответил Уолмак. – Учитывая возможные политические осложнения, я хотел получить разрешение его преосвященства.
– Отлично, – одобрил Великий Инквизитор.
– Кроме того, – продолжал Уолмак, – мне требовался полный комплект швейцарских гвардейцев и морских пехотинцев.
– Почему, сэр? – спросил майор Пиет, форма которого топорщилась на забинтованной груди.
– Что-то здесь не так, сэр. – Уолмак перевел взгляд с майора на кардинала Мустафу. – Что-то очень и очень не так.
Более чем в двухстах световых годах от Марса эскадра «Гидеон» завершала поставленную задачу – уничтожала систему Люцифера.
С седьмой и последней из систем, к которым была отправлена карательная экспедиция, справиться оказалось труднее всего. Система желтой звезды класса G с шестью планетами, две из которых были пригодны для жизни и без терраформирования, буквально кишела Бродягами – военными базами за поясом астероидов, родильными домами в этом поясе, «ангельскими» обиталищами вокруг самой внутренней из планет, заправочными станциями на орбите газового гиганта и орбитальным лесом между планетами, которые в Солнечной системе могли бы сойти за Венеру и Старую Землю. Эскадре понадобилось десять стандартных дней, чтобы отыскать и уничтожить эти жизненно важные узлы Бродяг.
Когда с ними было покончено, адмирал Алдикакти созвала совещание на борту флагманского корабля и сообщила, что планы изменились: рейд оказался столь успешным, что они получили приказ разыскать новые цели и продолжить наступление. Алдикакти отправила на Пасем автоматический зонд и получила разрешение на продолжение самостоятельных действий. Семи «архангелам» предстояло прыгнуть к ближайшей системе в пространстве Священной Империи, к Тау Кита, где их должны были перевооружить, переоснастить и заправить; туда же должны были подойти и пять новых кораблей. Зонды уже обнаружили дюжину новых вражеских систем, ни одна из которых еще не получила сведений об учиненной бойне. Учитывая время на воскрешение, следующая атака планировалась через десять стандартных дней.
Семь капитанов вернулись на свои корабли и стали готовиться к прыжку от Люцифера к базе ТКЦ.
Командор Хоган Жабер – Жаба – нервничал. Помимо официальных обязанностей старшего помощника на борту «Рафаила», второго по старшинству после капитана де Сойи, у Жабера были еще обязанности шпиона, которому платили за слежку за капитаном и за сообщения обо всем подозрительном – сначала главе представительства Священной Канцелярии на борту «Уриила», а затем, насколько он мог судить, по цепочке вверх вплоть до легендарного кардинала Лурдзамийского. Проблема в данный момент заключалась в том, что Жабер что-то подозревал, но не мог определить источник своих подозрений.
Вряд ли стоило сообщать по направленному лучу на «Уриил», что отец капитан де Сойя слишком уж часто принимает исповедь у своих подчиненных, хотя на деле именно это было одной из причин беспокойства Жабера. Разумеется, Жаба Жабер стал шпионом не по призванию: оказавшись в положении джентльмена в стесненных обстоятельствах, он сначала поступил на военную службу, еще на Возрождении Малом, а затем, храня верность Империи и Церкви, как убеждал сам себя, возжелал постоянного притока денег, дабы вернуть утраченные владения, и стал шпионить за своим командиром.
Исповедь не то чтобы выбивалась из общего ряда – в конце концов вся команда состояла из христиан, переживших уже не одно воскрешение, и обстоятельства, в которых они оказались – угроза истинной, вечной смерти (если лучевой залп Бродяг прорвется сквозь силовой экран), – явно способствовали повышению религиозности. Но Жабер ощущал присутствие некоего дополнительного фактора – пожалуй, начиная с Маммоны. В промежутках между яростными сражениями в системе Люцифера весь экипаж и отделение швейцарских гвардейцев на борту «Рафаила» – двадцать семь человек, не считая сбитого с толку старшего помощника, – посещали конфессионал столь же регулярно, сколь космолетчики посещают публичные дома на Окраине.
А конфессионал – единственное место на корабле, где нельзя задержаться, чтобы подслушать.
Жабер не мог предположить, какой вызревает заговор. Бунт? Во-первых, это немыслимо – на протяжении трех столетий ни один корабль на Флоте даже близко не подходил к мятежу; во-вторых, нелепо – бунтовщики не ходят на исповедь, чтобы обсудить свои грехи с капитаном корабля.
Может, капитан де Сойя набирает себе помощников для каких-нибудь неблаговидных делишек? Но вряд ли он может предложить экипажу что-то такое, что заставит матросов и солдат нарушить присягу. Команда не любила Хогана Жабера – его не любили еще с детства, это было врожденное проклятие его аристократичности, он знал, – но невозможно, чтобы они в конфессионале договаривались учинить ему какую-нибудь пакость. Если капитан де Сойя каким-то образом обольстил экипаж и склонил к измене, худшее, на что они способны, – украсть «архангел» (Жабер подозревал, что его назначили на «Рафаил» с учетом этого маловероятного события). Но зачем? «Рафаил» постоянно поддерживал связь с другими кораблями, не считая моментов самого прыжка и двух дней воскрешения после оного, и если команда попытается похитить звездолет, остальные корабли эскадры мгновенно уничтожат его.
При этой мысли Хоган Жабер вздрогнул. Он не любил умирать и не желал делать это чаще, чем необходимо. Кроме того, если о нем будут помнить как о члене экипажа взбунтовавшегося корабля, это вряд ли поможет ему вернуть титул полновластного лорда на Малом Возрождении. А что, если кардинал Лурдзамийский – или кто там стоит на верху шпионской цепочки? – прикажет его пытать, отлучит от Церкви и казнит вместе с остальными, чтобы скрыть тот факт, что на борту «Рафаила» был ватиканский шпион?