Голубой дом - читать онлайн книгу. Автор: Доминик Дьен cтр.№ 46

В квартире, расположенной в здании мэрии Сариетт, царила тишина, нарушаемая лишь равномерным дыханием человека, спавшего под простыней. Правая нога высовывалась наружу. Телефонный звонок, раздавшийся в ночной тишине, заставил его резко вздрогнуть. Сердце учащенно забилось.

— Ты спишь?

— Для тебя — никогда, Майя. А сколько времени?

— Четыре утра… Я не могу заснуть.

— Что, грустные мысли?

— Я хотела поговорить с тобой.

Морис засмеялся. Он сел на кровати и включил настольную лампу.

— И что такое важное ты собиралась мне сказать, Майонетт, что не могло подождать до утра? — спросил он, однако почувствовал, как заныло под ложечкой.

— Я хотела спросить…

— Да, любовь моя, говори…

Серьезность ее тона вызвала в нем прилив беспокойства. А что, если она хочет все прекратить? Что, если она сейчас заговорит о Пьере? Что, если она скажет, что между нею и Морисом все кончено?

— Огонь в камине…

— Огонь в камине?

Морис взглянул на свой член. Он был вялым и свернувшимся. Морис машинально обхватил его. Ему не за что было больше держаться. Он почувствовал, как его сердце словно увеличилось в размерах, потом сжалось так, что он начал задыхаться. Он ждал продолжения. Он должен был знать. Конечно, он был безумцем, поверив такому счастью… Он смотрел на гибсоновскую гитару прислоненную к стене, которую так никогда и не включал.

— Я подумала, Морис… Готов ли ты к тому, чтобы зимой каждый день разжигать для меня огонь в камине?

Морису показалось, что он ослышался. Он уже заранее предчувствовал, как будет страдать. Когда он заговорил, его голос сорвался.

— Я… я готов, Майя.

— Еще я подумала… готов ли ты больше не заниматься со мной любовью на полу в гостиной Ашбери, а только в нашей постели? — По голосу чувствовалось, что Майя улыбается. Потом она добавила: — Потому что мои дочери тоже будут жить там с нами.

— Да, я готов.

Морис почувствовал, как его горло сжимается.

— И наконец, готов ли ты каждый вечер ехать одной и той же дорогой от мэрии Сариетт к дому Ашбери, чтобы на следующее утро отправляться по ней же обратно? Но только не украдкой, как этим летом, а в открытую?

— Конечно, Майя. Я на все готов ради тебя.

— Тогда я возвращаюсь.

Эмоции, бушевавшие в его душе, заставили его заплакать от счастья. Майя услышала, и это глубоко тронуло ее. «Отныне я всегда буду любить тебя!» — подумала она.

— Я буду ждать тебя. Ждать вас троих.

— Тогда… So long, любовь моя…

— Это Архангел так говорил?

— Как говорил?

— So long!

— Да нет, это же Леонард Коэн! «So long, Marianne». Ты что, не слышал эту песню?

— Я люблю тебя, Майя. Я люблю тебя. Я бы так хотел заняться с тобой любовью… Прямо сейчас, чтобы отпраздновать эту новость…

— Так давай займемся…

— Сейчас?

— Почему бы нет?

— Но как?

— Морис! — Майя снова засмеялась. — Ты меня спрашиваешь? Начнем с самого начала. Ты раздет?

— Да. А ты?

— Сейчас разденусь.

— Ну и как, на тебе уже ничего нет?

— Почти… кроме трусиков.

— Снимай их медленно, ладно?

— Где твоя рука?

— Держит член. Я жду, когда ты положишь свою руку…

Стоны наслаждения, перемежающиеся смехом, неслись по телефонным проводам. Потом Майя и Морис вместе смотрели на солнце, всходившее над Сариетт и Парижем. Осенние лучи освещали мягким золотистым светом их обнаженные тела. Потом они простились и встали с постелей. Направляясь в душ, оба все еще улыбались.

САРИЕТТ прекрасен под покрывалом инея. Сариетт прекрасен круглый год.

Сариетт, вторник 18 января 2000 года.

Я выходила замуж за Пьера весной. Тогда я думала, что это самое подходящее время для любви. Воздух теплый и нежный, любовники выходят на улицу и окунаются в толпу. Тогда я искала отблеск моего собственного счастья во взгляде всех, кто шел мне навстречу. Это внушало веру в то, что мне никогда не наскучит человек, который с такой силой сжимал мне руку.

А для начала новой жизни с Морисом я выбрала зиму. Низкое небо, голые деревья, растрескавшаяся земля… Мы укрылись от холода в стенах Ашбери.

Морис меня согревает. Его дыхание горячее, как ветер пустыни, но не обжигает. Его кожа становится моей и согревает лучше самой теплой одежды. Наш смех растягивает время, чтобы сделать зимние дни длиннее, чем летние. Наши слова звучат шепотом в ночи, и луна, как в медовый месяц, заливает комнату до самого утра. Наши зрачки расширяются от любви.

«YITGADDAL veytqaddash chemeh rabba…»

Десять мужчин выводили грустную мелодию молитвы по усопшим. В этот день, в среду 3 января 2001 года, деревья на кладбище Монпарнас стояли голые и почерневшие.

Левой рукой Майя обнимала Ольгу за плечи. Тело ее бабки, согнувшееся под бременем горя, казалось ей хрупким, как тело ребенка. Правую руку Майи со всей силой молодости сжимала Ребекка. Три женщины образовывали звенья цепи, уходившей в бесконечность.

Январский ветер был таким ледяным, что от холода у Майи заболела спина. Она не захватила с собой пальто — забыла, как холодно зимой в Париже. К тому же они уезжали из Сариетт в большой спешке.

Трое суток подряд Майя, ее тетя Брижит и бабушка сменяли друг друга у больничной койки Симона. 31 декабря, в ночь наступления нового тысячелетия, Майя уступила просьбе Мориса и на несколько часов покинула больничную палату.

Они шли вдоль набережных. Вскоре после полуночи они оказались на Марсовом поле и сели на скамейку, ожидая, когда Эйфелева башня зажжется голубыми огнями. До этого момента Майе удавалось сдерживать слезы, но сейчас они хлынули из глаз таким потоком, что она не могла ничего разглядеть. Когда она поднялась, в лицо ей брызнул мелкий дождик, смывая слезы, и ресницы захлопали, как щетки на лобовом стекле. Она испытывала глубокую печаль. Она понимала, что Симон скоро уйдет от них. И как раз в этот момент у нее зазвонил мобильник.

Шестеро мужчин вынесли гроб и поставили его на козлы, покрытые плотной тканью. Только золотая звезда Давида мерцала на черном бархате.

Майя обернулась и увидела, что Пьер плачет Она взяла его за руку. Рядом стоял Морис, подальше — Архангел. Он не решался приблизиться.

Майя стала шепотом повторять слова kaddish, поминальной молитвы. Больше года назад она думала о том, сможет ли произнести эту молитву как нужно, когда придет день. И вот этот день пришел. Со всей неотвратимостью. Огромная скорбь поглотила ее мысли. Раввин говорил о том, что теперь Симон встретится со своим сыном. Майя вышла вперед, чувствуя, как ее поддерживает чья-то рука, и встала рядом с раввином, держа в руке листок бумаги. Вчера она написала несколько слов в память о своем деде. Голос ее прерывался, когда она говорила о том, кто заменил ей отца. Ледяной ветер донес до нее, вместе с опавшими мертвыми листьями, вздохи и рыдания тех, кто любил его и в это утро чувствовал себя осиротевшим.