Голубой дом - читать онлайн книгу. Автор: Доминик Дьен cтр.№ 21

— Ты вовсе не обязан этого делать, Морис! Я была такой дурой! — горько произнесла Майя.

— Я совсем не чувствую себя обязанным.

Но он не знал, что должна делать его рука там, куда он сам ее положил. Поглаживать ли грудь Майи кругообразными движениями, лаская только ее, или отвести другой рукой край блузки и обхватить вторую грудь? Должен ли он грубо стиснуть их или осторожно расстегнуть пуговицы блузки одну за другой и нежно гладить все тело Майи? Что бы ей больше понравилось? Морис разрывался между грубостью и нежностью. Мысленно он представил себе, как сжимает груди Майи, и охватившее его желание стало таким сильным, что даже закружилась голова. Из его груди вырвался хриплый стон, и неожиданно для себя он кончил, как подросток.

Он поднялся, подошел к открытому окну и начал смотреть вдаль. Ему было стыдно. Вдруг он почувствовал, как руки Майи обнимают его и она прижимается лицом к его спине. Запахи цветов, доносившиеся из сада, немного отрезвили его, легкий ветерок остудил лицо.

— Скажи, — прошептала она, — ты меня все-таки немного хотел, не так ли?

Морис не ответил, весь во власти эмоций. Он обернулся и прикоснулся губами к волосам Майи. Он спрашивал себя, что же такое настоящее взросление. Он чувствовал себя застенчивым подростком — он, взрослый человек, облеченный властью. Все еще не отрывая губ от Майиных белокурых волос, он вдыхал ее запах и вспоминал ту юную девушку, которой она была когда-то, хрупкую и красивую, какой она и осталась, несмотря на пролетевшие годы.

8 августа 1999

…Мы очень долго стояли так, прижавшись друг к другу. Мне нравилось ощущать, как его уверенные руки обнимают мое усталое тело. Мне казалось, что таким образом он возвращает мне какую-то забытую энергию, исчезнувшую нежность, благородство. В тот момент я могла бы отказаться от всего, что имею, — у меня было такое ощущение, что именно этого человека я любила всю жизнь.

Мы пролежали обнявшись остаток ночи, даже не раздеваясь и ни о чем толком не разговаривая. Мы просто целовались, медленно и нежно. Я вновь открыла для себя прелесть поцелуев, теплоты чужих губ. Не хватало только моего старого магнитофона с кассетой «Пинк Флойд». Вот это было бы здорово! И в то же время я сознавала, что прошлого не вернуть и что человек, лежащий со мной рядом, — уже совсем не тот, что раньше. Но сейчас я любила его даже больше, чем моего друга былых времен.

Я не занималась с ним любовью. Не знаю, будет ли эта ночь единственной, которую мы провели вместе, или последуют и другие. Надеюсь, что последуют. Надеюсь, тогда мы наконец сможем отдаться друг другу полностью, не чувствуя сегодняшнего смущения.

Ко мне пришло детское желание продолжить свой последний дневник. Последняя запись в нем сделана 11 февраля 1971 года. Двадцать восемь лет и шесть месяцев назад. Сколько еще лет мне понадобится, чтобы не задумываясь наслаждаться счастьем, когда оно приходит, и не требовать слишком многого от жизни и от людей?

MМАЙЯ не закрыла ставни в своей спальне, что она обычно делала, чтобы сохранить в комнате прохладу. Она села на кровати. Косточки лифчика, впившиеся в тело, причиняли боль. Было жарко.

Морис уехал на рассвете. Она слышала, как он заводил машину, а потом — как захрустел под шинами гравий.

Майя уткнулась лицом в подушку, на которой он спал. Подушка пахла его туалетной водой. Майе стало грустно. Ей хотелось бы, чтобы Морис никогда не уезжал. Расставаясь этим утром, они не сказали друг другу ни слова. Просто обменялись взглядами. Майя не знала, сквозит ли во взгляде Мориса воспоминание о прошлой ночи или желание заняться с ней любовью. Она даже не знала, что прочитал Морис в ее глазах и что сама хотела бы ему передать.

Она сделала запись в дневнике, который не открывала последние двадцать восемь лет. Она больше не слушала сюиты для виолончели Баха. Этим утром она думала о Джиме Моррисоне, а не о Пабло Касале. Она думала о ласках Мориса, о том, как он нежно гладил ее волосы. После его отъезда она снова заснула.

Сейчас был уже почти полдень. Тело Майи покрыла испарина. Она сбросила смятую одежду и, обнаженная, вытянулась на кровати. Посмотрела на волосы на лобке. Они были редкими и гладкими. Она взбила их рукой, чтобы создать видимость взъерошенной густой поросли.

Потом подумала: видел ли Морис ее голой? Она снова уткнулась лицом в подушку, хранившую его запах. Потом представила Мориса обнаженным, и по ее телу пробежала дрожь. Представила, как их тела сплетаются. Майя бросила взгляд в открытое окно и провела рукой между ног. Ей больше не хотелось ничего сдерживать в своей жизни — особенно те новые желания, которые спонтанно возникали в ней.

Ей недоставало запаха мужского пота, но под ее пальцами щедро разливался любовный сок. Майя понюхала руку. Это было здорово.

Майя приняла ванну, слушая «Soul Sacrifice». Она думала об Алене. Может быть, он слышит, как в старом доме снова зазвучали звуки гитары Сантаны? Соло на барабане все продолжалось, и Майя видела улыбки, расцветающие на лицах родителей. Ей часто хотелось привезти несколько пластинок Еве и послушать их вместе с ней, попивая виски. Она вылезла из ванны и, поднявшись в спальню, оделась.

У ЕВЫ не оказалось проигрывателя. Майя совсем об этом забыла.

— Если хочешь, приезжай ко мне их послушать, — предложила она матери.

— Майя, да на черта мне сдались эти пластинки!

— Ну ладно. Я-то, наоборот, думала, что тебе это доставит удовольствие… Иногда я спрашиваю себя, любила ли ты моего отца…

— Ну вот опять! Я же тебя не спрашиваю, любишь ли ты Пьера.

— Что ты сделала, чтобы он отказался от наркотиков?

— Да о чем ты говоришь? Тогда мы все сидели на наркотиках!

— Да, но ты-то от этого не умерла!

— Ну, скажи, что это я его убила! И ты туда же!

Ева метнула на дочь презрительный взгляд.

— Я этого не говорила! Просто ты всегда была материалисткой, твердо стояла на земле, а отец был не от мира сего… А Архангел, что с ним стало?

— Не знаю.

— Ты что же, хочешь сказать, что вы совсем потеряли друг друга из вида?

— Вот именно.

— Странно… Ведь вы все трое были так близки… Он тебя бросил?

— У нас не было никаких обязательств друг перед другом. Свобода была нашей единственной ценностью.

— А ты никогда не думала о том, что свобода через край называется эгоизмом? Во имя своей свободы ты бросила меня! Во имя своей свободы вы дали отцу умереть! Каждому свой кайф, даже если это не приводит ни к чему хорошему так? И если кто-то оказался в дерьме, это его трудности! Ты так думала?

— Майя, ты меня достала! Тебе больше нечем заняться, кроме как меня доставать? Ты когда-нибудь оставишь меня в покое?