– Финн, я отпускаю твою руку. – Я извивался, стараясь вырваться из его тисков. – Если тебе хочется кого-то ударить, ударь меня. Но только один раз.
– Я почувствовал, что веду себя глупо. Но, как обычно, Брюс очень мягко дал мне это понять. Он зажмурил один глаз, словно в ожидании удара, который, как ему было прекрасно известно, не последует. В ту минуту мне казалось, что он единственный друг, который у меня остался.
– Брюс… То, что было у нас с Джилли – это не совсем то, что ты думаешь.
– Не мне тебя судить.
– Я не хотел ее обидеть Майю, просто…
– Тебе следует сказать это ей, а не мне.
– Слишком поздно.
– Я знаю свою сестру. Если бы она видела, в каком ты сейчас состоянии, она дала бы тебе второй шанс.
– Но она не станет говорить со мной, она даже трубку не берет. Твоя мать сказала, чтобы я не смел звонить вам домой. – У меня не было выхода, и это доводило меня до отчаяния.
– Просто приходи к нам.
– Я не могу.
– Она целыми днями сидит в своей комнате и плачет. – Это меня обнадежило. И все-таки, мне плохо верилось в то, что это разумная затея.
– Приходи сегодня вечером. Мы с мамой поедем в больницу, чтобы навестить папу. Потом будем ужинать в городе. Слуги уходят в девять вечера. Нас не будет в доме до полуночи. Я оставлю входную дверь открытой, и ты сможешь зайти в дом и поговорить с Майей.
– А что, если он скажет, что ненавидит меня?
Брюс на минуту задумался.
– Такое может случиться, конечно. Если она так скажет, тебе останется только повернуться и пойти домой. Во всяком случае, ты будешь знать, что сделал все, что мог.
– Даже не знаю.
Брюс понял, что я подумал о том, что случилось со мной, когда я в прошлый раз пытался незаметно проникнуть в их дом.
– Если ты боишься ходить один ночью, я могу заехать за тобой.
– Не нужно этого делать. – Мне не хотелось, чтобы Брюс понял, что я готов расплакаться от благодарности.
– Возьми с собой пистолет, который я тебе дал. На всякий случай.
Я, конечно, не собирался говорить ему, что спрятал его в дупло.
– А где находится спальня Майи, скажи, пожалуйста?
26
Вечером мама выказала мне свое отношение по полной программе. На ужин мне достались только холодные макароны в банке и консервный нож, который лежал у плиты. Мама же весело подпевала Барбре Стрейзанд, наслаждаясь ее замшелым альбомом «Забавная девчонка». Она не обращала на меня никакого внимания: сидела за столом в комнате, склонившись над столом, покрытом желтой скатертью. Перед ней лежал калькулятор, толстенный том под названием «Пособие для начинающих игроков на фондовом рынке» и кипа книжонок типа «Как разбогатеть за десять дней». В руке у нее был карандаш, и она кусала губы, быстро записывая цифры: было похоже на то, что она решила изобразить, как ее сынок выполняет задания по математике.
– Что ты делаешь?
– Я решила, что мне нужны деньги.
– Какая ты энергичная и предприимчивая!
– Хотя бы один из нас должен стать таким.
– Может, я долго запрягаю, да быстро еду?
– Будем надеяться.
Я поднялся в спальню и подождал, пока она не уляжется спать. Было уже пол-одиннадцатого, а она все еще сидела внизу. Больше я не мог ждать, поэтому взял ботинки в руки и осторожно спустился по лестнице на кухню, стараясь не наступать на те ступеньки, которые скрипели. Засвистел чайник – я замер, дожидаясь, пока она нальет себе чая и вернется в столовую. Мама уселась в кресло, которое жалобно скрипнуло. Я на цыпочках прокрался в кухню, потом бесшумно открыл входную дверь и даже успел занести одну ногу прямо в ночную темноту.
– Куда это ты собрался?
– Мне нужно поговорить с Майей.
– Я же запретила тебе выходить из дома без моего разрешения. – Мама захлопнула дверь и закрыла ее на замок. – Позвони ей.
– Ее мать не разрешает мне говорить с ней.
Мама сурово вгляделась в мое лицо, а потом отворила дверь:
– Удачи тебе.
Я просто обалдел. Мама разрешила! Когда дверь за моей спиной захлопнулась, я решил, что был несправедлив к ней.
– Финн, не забудь сказать Майе, что завтра мы с ней должны проверить все еще раз.
Когда я выбежал на газон, залитый лунным светом, я крикнул ей в ответ:
– Знаешь, мама, я тоже энергичный и предприимчивый!
Я не стал бежать по дороге, потому что мне вовсе не хотелось налететь на машину Гейтса. Не исключено, что миссис Лэнгли попросила его проследить, чтобы я держался подальше от их дома. В лесу было довольно шумно. Ветер раскачивал верхушки деревьев, и ветки падали рядом со мной. Мне пришло в голову, что мой обидчик вполне может быть где-то рядом, приготовившись напасть на меня вновь. Но все мои мысли были заняты Майей, и поэтому мне некогда было думать о призраках. Мне нужно было ее видеть. Мне казалось, что все так просто: если она меня простит, то я и сам смогу простить себя.
Огромный розовый особняк Лэнгли выглядел так безмятежно. Горело только одно окно на втором этаже. Я никогда раньше не был в спальне Майи. Представляю, как сейчас она лежит, растянувшись на кровати, и грустит: а все из-за того, что я так и не пришел к ней, чтобы извиниться и хоть как-то объяснить свое недостойное поведение. Понятия не имею, как бы мне это удалось, но я был готов рассказать ей все – как случилось, что мы приехали в Флейвалль, как меня изнасиловали, как Джилли забеременела и решила сделать аборт – меня могло извинить лишь то, что мне пришлось многое пережить. Я так отчаялся, что теперь мне казалось, что только полная откровенность может меня спасти.
Я вскарабкался на забор. Собаки, которые сидели в будках за амбаром, залаяли. Мне была нужна хорошая карма, поэтому я совершил доброе дело: помог тонущей жабе вылезти из бассейна. Входная дверь была открыта, как и обещал Брюс, а фойе заставлено мебелью, которую передвинули из библиотеки, где художник рисовал на стене портрет семьи Лэнгли. По моему плану я должен был проникнуть в эту комнату, а потом взобраться наверх по лестнице в спальню, которая находилась рядом с комнатой Майи. Но на двери библиотеки было написано: «Осторожно, окрашено. Убью того, кто пройдет по полу».
Я заглянул внутрь. Пол был окрашен таким образом, что напоминал старое лоскутное одеяло, и теперь блестел, заново покрытый свежим слоем полиуретановой краски. Настенная роспись была завершена. Миссис и мистер Лэнгли сидели в карете, Майя с Брюсом – верхом на лошадях, а Осборн прислонился к колесу «Бентли», на переднем сиденье которого восседала свинья. В небе летел их личный самолет – из иллюминатора выглядывало крошечное личико миссис Осборн. На заднем плане был нарисован дом и все окружавшие его постройки. Там были карикатуры на всех, кто жил и работал у Осборна: художник изобразил садовников-японцев, шофера, дворецкого Герберта, Уолтера Пикла, стоявшего у загончика для свиней, отца Джилли. Он, вместе со всей своей семьей (Джилли, ее мамой и братом, которого я никогда раньше не видел) выстроились по росту рядом с молочной фермой. В углу был наш маленький желтый дом. Может, я с ума сошел, а может, это запах краски так на меня подействовал, но мне померещилось, что мы с мамой тоже присутствовали на этой картине. Этот парень был и вправду хорошим художником: если это действительно были мы, то нас было трудно отличить от куста и поилки для птиц.