На корнях засохли комочки грязи.
– Надо ее высушить в духовке. У вас фольга есть?
Через час мы так накурились, что губы у меня онемели, а во рту так пересохло, что мне казалось, что кто-то лишил меня слюны. Сделав над собой большое усилие, я выдавил:
– Хорошая штука.
– Ага. – Джилли так долго не выдыхала, что чуть не поперхнулась. – Это все из-за инсектицидов.
– Из-за че-его? – Мне вдруг показалось, что Джилли сказала что-то ужасно смешное.
– Они постоянно опыляют ее то ДДТ, то «Багз-би-гон», то еще какой-то гадостью.
– Кто? – Я был в таком дурмане, что даже не замечал, что ее майка совсем перекрутилась, и теперь была прекрасно видна верхняя часть ее правой груди и нижняя часть левой. В общем, грудь была видна полностью, за исключением сосков.
– Майя и Брюс. – А я и позабыл, что пытался разведать про них хоть что-нибудь всего два часа тому назад.
– Ты их знаешь?
– Достаточно хорошо, чтобы таскать их траву время от времени. Там за холмом у них целая плантация.
– А что они за люди?
– Странные… Но в хорошем смысле этого слова.
– Как это понимать? – Марихуана подействовала на меня так сильно, что я стал разговаривать, словно слабоумный Ленни из фильма «О мышах и людях».
А Джилли, наоборот, стала очень словоохотливой.
– Понимаешь, в сочельник, когда они были детьми, у них всегда была огромная елка и куча подарков. Казалось, их родители скупали все, что было в магазине игрушек. По два экземпляра, естественно. Но когда наступало Рождество, им разрешали оставить себе только один подарок.
– А с остальными они что делали?
– Они опять упаковывали их в оберточную бумагу. Потом мистер Лэнгли надевал костюм Санта-Клауса, а Майя с Брюсом – костюмы эльфов. Он возил их по всему округу, и им приходилось раздавать свои подарки детям фермеров.
– Вряд ли бы мне это понравилось.
– Да, Брюс от этого тоже был не в восторге. Помню, как-то ему подарили две машинки, ну, с дистанционным управлением, то есть это было лет за десять до того, как такие игрушки появились в обыкновенных магазинах. Да, две машинки: белую и красную. Он знал, что родители разрешат ему оставить только одну, и он никак не мог решить, какая ему больше нравится. Брюс так сильно плакал, что отец заставил его отдать обе.
– Не повезло парню.
– Зато мне повезло. На то Рождество они подарили мне плюшевого медвежонка, который говорил, когда ему нажимали на живот. Представляешь, он стоил больше семисот баксов.
– Говорил? Как это?
– У него внутри был маленький магнитофон.
– И что он говорил?
– Я обкурился. – Сама Джилли была еще забавнее, чем ее история.
– Черт-те что.
– Но они не такие странные, как остальные миллионеры, которые здесь живут. Возможно, дело в том, что они еще богаче. Только у мистера Осборна денег еще больше. Он отец миссис Лэнгли.
– Да ну? – Косяк и рассказ Джилли навели меня на мысль о том, как мы встретили Рождество в прошлом году в Нью-Йорке. Мама так обкурилась, что все перепутала и подарила мне книгу, которая предназначалась для сайентолога, с которым тогда встречалась от скуки. (Ей, видите ли, было страшно впасть в зимнюю меланхолию). Получилось забавно. Представляете, открываете вы коробку с подарком от дорогой мамочки и видите там книгу под названием «Радости тантрического секса».
– Папа говорит, что это передается вместе с генами.
– Что передается?
– Все странности.
Надеюсь, ее папа ошибается.
– Он коров разводит. По его словам, самое главное и для животных, и для людей – это родословная. Понятно, что в людях он не разбирается, но насчет животных… тут он молодец. Если бы ты встречался с Двейном, ну, столько же времени, как я, то понял бы, что все парни… то есть, кто знает, может, они и правда получают это от своих прадедушек.
– Что получают? – Я разглядывал самокрутку, которую зажал между пальцами, и размышлял о том, что же, черт побери, унаследовал от своей матери.
Но Джилли внезапно решила прервать свою речь.
– Открой рот. – С величайшим изумлением наблюдал я за тем, как она быстро положила в рот сигарету – зажженным концом вперед, а потом прильнула ко мне губами и выдохнула. У меня было такое чувство, будто мне в пищевод затолкали выхлопную трубу автомобиля, у которого включен двигатель. Жадно хватая ртом воздух, я ощущал на губах вкус ее помады. Положив мне руки на плечи, горничная засмеялась и спросила:
– Ты что, никогда так не делал?
– Абсолютный девственник. – Сказав это, я покраснел. В тот момент мне было очень трудно соображать. Джилли решила, что я с ней заигрываю.
– Хочешь развлечься? – предложила она, хихикая. Это было мое самое заветное желание. Моя подружка стянула майку, закрыла глаза, приоткрыла рот и застыла в ожидании моего поцелуя. У меня не было времени проверить, нет ли у меня запаха изо рта. Ее шнобель всегда наводил меня на мысли об аку-аку – так, кажется, называют духов предков жители острова Пасхи. Впрочем, сейчас этот нос казался мне прелестным. Тем не менее, я боялся, что из-за него самый романтический момент за всю мою жизнь пойдет прахом. Я наклонил голову, чтобы поцеловать ее… под другим углом.
Если бы не это, ничто в мире не отвлекло бы меня от Джилли и ее обнаженной груди, на которую, казалось, не действовал закон всемирного притяжения. Но вдруг из окна кухни я увидел, как какое-то черно-желтое пятно съехало с проселочной дороги и стало бороздить кукурузное поле. Это был «Бентли» с откидным верхом. Когда машина остановилась, из нее вышел невысокий мужчина с седой козлиной бородкой. Одет он был в цветную пижаму и походные ботинки. Ему, видимо, было лень завязать шнурки. Старик сорвал початок кукурузы, уверенно очистил его и помахал им у себя перед носом, словно наслаждаясь ароматом изысканного вина «Шато Ротшильд» урожая 1937 года. Затем он вонзил в него зубы и с задумчивым видом стал жевать.
Я побежал за биноклем. Джилли почувствовала, что мне сейчас как-то не до нее. Увидев, что привлекло мое внимание, она натянула топик и, протянув «Странный ты парень», продолжила уборку. Она не имела в виду «странный в хорошем смысле этого слова», это точно. Когда я опять посмотрел на поле, то увидел, что Осборн уже ушел.
8
В три часа двадцать три минуты я проснулся. Меня тошнило от мысли о том, что я упустил такую прекрасную возможность – ведь мне пришлось так долго ждать, пока какая-нибудь девушка не предложит мне «развлечься» – целых пятнадцать лет, то есть восемнадцать тысяч сто восемьдесят пять дней! – и когда, наконец, это произошло, меня отвлек какой-то старикашка в пижаме.
Как же я мог так опростоволоситься? Почему не поцеловал ее? Она ведь даже сняла свою чертову майку! Надо было хоть одну ее грудь потрогать, прежде чем нестись за этим долбаным биноклем! Я опять плюхнулся в кровать. Во рту у меня было кисло от рвоты. В темноте мне снова и снова представлялись ее сиськи – такие манящие, белые, округлые и соблазнительные, словно ванильные вафли! Да что со мной не так? Я был сам себе отвратителен, так зол и разочарован, что даже не пытался запретить себе думать о том, что мне готовы были подарить. Это было самое меньшее из того, на что я был готов, чтобы доказать Джилли, что мне было лестно ее предложение.