Итальяшка - читать онлайн книгу. Автор: Йозеф Цодерер cтр.№ 19

Она извинялась, объясняла — дескать, она совсем не то хотела сказать, но еще чаще прибегала к спасительной отговорке, что запросто могла бы растолковать все в точности, если бы не нужда искать иностранные слова, если бы этих слов у нее в распоряжении было столько же, сколько в родном языке. Однако все остальные, и Сильвано тоже, не понимали, о чем она, ухватив самый первый смысл ее слов, они уже не желали от него отступиться и уверяли, что вполне и совершенно правильно ее поняли, в сущности, они были даже признательны ей за ее языковые затруднения, находя произнесенные ею приблизительные слова вовсе не приблизительными, наоборот, забавными, она вообще очень забавная личность.

Со временем ей пришлось даже бороться с искусом приспособления к навязываемой ей роли, все чаще и чаще ее подмывало юркнуть в этот кокон косноязычия — ведь в нем было так удобно спрятаться, существуя для остальных как бы наполовину. Одновременно ей стало мерещиться, что вместе с упрощением речи меняется и ее физический облик, беспомощный язык влияет на тело, делая и его беспомощным, неуклюжим, бесформенным, собственные движения казались ей все невразумительнее и невнятней, по крайней мере, она себе это внушила. Прошло довольно много времени, прежде чем ей удалось хотя бы от этого представления избавиться, да и удалось лишь в той мере, в какой она сумела освободиться от себя прежней, как сбрасывает кожу змея, а некоторые вещи пришлось просто забыть — она и впрямь о многом забыла, даже не ощутив в себе боли этого забвения.

Новый священник, похоже, был по натуре спортсмен, моложавый, лет под пятьдесят, невысокий, подвижный, с резкими движениями, темно-каштановые волосы, будто смоченные водой, зализаны назад без пробора.

Все четыре года, с самого начала его службы здесь, судьба ее отца внушала ему сочувствие и горькие сожаления; заключив ее ладонь в свои руки, священник долго ее тряс. Впрочем, слова говорить легко, он и сам знает, как мало, если вообще хоть что-то, можно сказать словами. Похороны он назначил на послезавтра, на три часа пополудни, ее это устроит? Здесь все или почти все настаивают на семейном захоронении. Тут священник закашлялся, ловко отвернувшись и прикрыв рот рукой. Но семейные захоронения очень нарушают порядок на кладбище, для столь непомерных запросов, как семейное захоронение, погост у них давно уже слишком тесен, хоронить надо всех подряд, в общем ряду, это решило бы все трудности и избавило приходской совет общины от вечных споров. А то они уже два года дебатируют и никак ни о чем не договорятся.

Она не требует для отца семейной могилы, сказала Ольга. Чего же тогда она хочет, хищно, словно вот-вот клюнет, спросил священник, и ей показалось, что он даже шагнул к ней своим семенящим шагом. Ничего, обычные похороны, сказала она, могилу в общем ряду, ну, разве что место поукромней, не на юру. Если бы все были столь же благоразумны, улыбнулся священник, но, к сожалению, так только приезжие рассуждают, местные о захоронении в общем ряду и слышать не хотят, а ведь кладбище нельзя расширять до самого порога церкви, до которого и так уже каких-то пять шагов осталось, или, тем паче, до главной площади. А луг по другую сторону, что за кладбищенской стеной, это надел трактирщика, хозяина «Лилии», о нем и мечтать нечего, у трактирщика там самые богатые укосы, он его ни в жизнь из рук не выпустит. Вот и получается, что надо смириться с данностями и всем сойтись на новом порядке захоронения в общий ряд, потому как грунт на погосте песчаный, тело в этом грунте иной раз и за двадцать лет не успевает до конца истлеть, так, без обиняков, и приходится людям объяснять. Особенно там, где сухо, там земля вообще неживая, поэтому и разложение идет очень медленно, а с другой стороны, хвала Господу, в иной семье лет по двадцать — тридцать никто не умирает, вот и получается, что участок простаивает. То ли дело хоронить усопших в общем ряду, одного за другим, так сказать, по мере ухода из жизни. Какой был бы знаменательный знак равенства между усопшими, вздохнул священник и поднял на Ольгу глаза. Невзирая на лица и общественное положение, все мертвецы входили бы в одну общую семью и ложились бы рядком вокруг церкви, тогда и места на погосте всем бы хватило, потому что каждую из этих рядовых могил самое позднее через двадцать лет уж точно можно вскрывать и использовать заново.

С отца вполне хватит и того, что умер он там, откуда всю жизнь — и все вокруг это знали — не чаял как вырваться, сказала Ольга, да и где ему сейчас взять семью для семейной могилы, так что можно спокойно хоронить в общем ряду, только местечко бы подобрать вроде вот этого, чтобы на солнышке и без ветра.

Он отведет ее к смотрителю, кивнул священник, лучше того никто кладбище не знает, и, сколько ему известно, он уже присмотрел местечко, не далее как полчаса тому назад они с ним там, у могил, об этом толковали.

Уже на кладбище священник спросил, правда ли, что у нее в городе питейное заведение, да еще в итальянском районе, как он слышал. Бар в промышленной зоне, ответила Ольга.

За церковью, на узком участке кладбища, они сразу увидели Отто, смотрителя, с которым отец частенько играл в «Лилии» в карты. Хорошо, что она пришла, обрадовался Отто, а то он уж думает-гадает, куда ее отца положить, слава Богу, еще не всем родственникам это безразлично. Ему до всех этих споров насчет семейных могил и захоронений в общий ряд дела нет, заявил смотритель, пожилой, слегка за шестьдесят, мужчина почти без шеи — голова, казалось, растет прямо из плеч, — но не горбун. Он указал на поросшую травой прогалинку среди могил. В хорошую погоду солнце тут везде, либо с утра, либо к вечеру, да и от ветра все могилы укрыты, иначе зачем было вокруг кладбища стену городить. А здесь, вроде как посередке погоста, на его взгляд, место не такое одинокое, как где-нибудь в углу, под самой стеной. Если священник и она не против, он бы уже начал землю выбирать.

Ее это устраивает, сказала она, а когда и священник не нашел что возразить, подала ему руку и пригласила Отто на рюмочку крепкого в «Лилию». Но Отто решительно замотал головой — нет уж, покуда покойник в землю не лег, никому из родни нечего в трактире делать, сказал он, да и чтобы баба при всем честном народе его угощала, он никак допустить не может, что люди-то скажут, но, если она уважение ему оказать хочет, пусть к нему зайдет, у него и выпьют, старая Паула рада будет с ней поболтать, для нее как-никак развлечение, а с рытьем могилы и подождать можно.

Паула, в свои девяносто один год самая древняя старуха в деревне, нахохлившись, сидела за столом в низенькой горнице. Хотя полдень только-только миновал, света от двух подслеповатых окошек в комнате почти не было. На столе валялись хлебные крошки и корки сыра, на скамье горка грязного белья, носки брошены на полу возле стула. Только ей пусть ничего не рассказывает, буркнула старуха, словно очнувшись от дремы, своим скрипучим голосом. Отто, разливая в две рюмки самогон из темно-зеленой бутыли, несколько раз повторил, обращаясь к старухе, что это Ольга, дочка учителя, но Паула твердила свое: только ей пусть ничего не рассказывает. Итальяшки нашим в спину стреляли, когда война уже кончилась, заявила она, итальяшки войну лишь после того выиграли, как наши, по приказу кайзера, оружие сложили, всякому ребенку известно, что это измена была, предательство, и только молодежи нынешней на это начхать.