Из первых рук - читать онлайн книгу. Автор: Джойс Кэри cтр.№ 50

— Нам бы следовало быть благодарными, знать бы только, за что, — сказал мистер Плант.

— Именно. Люби, но помощи в любви не жди, и так далее. Превосходный совет для шестичасовых скачек. Последний заезд.

И тут я заметил, что парень в парусиновой рубашке повесил пальто на спинку стула недалеко от плиты. А сам отбирает чайник у другого парня, похлипче. Я подошел к плите, поворошил огонь, поиграл совком. Наружу вылетел уголек. Затем я вернулся к Планту и сказал:

— Пошли, мистер Плант, у меня есть полдоллара. Зайдем с вами в хорошее местечко и съедим по порции говядины с овощами.

Старый Плант покачал головой.

— Я должен вам десять монет, — сказал я.

— Да? — сказал Плант с сомнением в голосе. Но встал. Когда мы выходили из кухни, мы услышали крики и страшную ругань. — Что там стряслось? — сказал Плант.

— Чье-то пальто загорелось. И так славно горит. Верно, в карман попал уголек.

— В карман? Как это могло случиться?

— Не знаю, — сказал я. — Жаль, жаль. Бедный паренек. Собирался к своей девочке на свидание. Экая досада. — И я посочувствовал бедняге. Зачем радоваться чужому несчастью? Слишком большой риск. Зачем отягощать свою совесть? «Мне отмщение, и аз воздам», — сказал Господь. Вот и предоставим это ему. Куда безопаснее. Он просто ничего не станет делать. Он тут ни при чем. Слишком занят. Забот полон рот. Но почем знать?

Я никому не рассказывал об Алебастре, я больше в него не верил. Результат дневного света. В тюрьме или ночью поверишь чему угодно, но при дневном свете даже генералы выглядят персонажами детской сказки.

Поэтому я не удивился, когда, просто шутки ради, позвонив в Кейпл-Мэншенз, узнал, что профессор Алебастр там не проживает. Швейцар никогда о нем не слышал. Ни профессор, ни мистер Алебастр. Может быть, его имя Бастард?

— Нет, — сказал я, — его имя не Бастард.

— Жаль, — сказал швейцар, — потому что лет семь-восемь назад тут в соседнем доме жила какая-то мисс Бастард.

— Да, — сказал я, — весьма жаль. — И повесил трубку. Когда я вышел из телефонной будки, на душе у меня было легко. Честное слово. Я прислушался к своей диафрагме... Ничего, кроме покоя и облегчения. Ну и слава Богу, сказал я себе, направляясь к мастерской. Я уберегся от кучи неприятностей... а может, и худшей напасти. Предположим, этот профессор существовал бы на свете, предположим, он сделал бы меня знаменитым. Что дальше? Всякий раз, как я брался бы за работу — дзинь-дзинь, кто-нибудь у дверей, хочет, чтобы я написал его портрет; или — ду-ду, кто-нибудь у телефона, хочет, чтобы я пришел на званый обед. А что я получу от этого? Ничего, кроме беспокойства и пинков в зад. И все ради профессора Алебастра. Да, сказал я, я счастливо отделался. У меня сейчас две задачи: выставить из моего дома старую каргу и доставить туда новый холст.

Как выжить миссис Коукер из дома, я придумал. Женщины суеверны; надо ей внушить, что в доме водится нечистая сила. Я уже написал ей одно письмо печатными буквами:

«Миссис Коукер. Предупреждение. Не позволяйте этому негодяю Джимсону уговорить вас взять его гнилой, старый сарай. Его посещают привидения, духи членов одной семьи, Боггов, которые умерли там от лихорадки и были съедены крысами».

А вечером я подкрался к дому и стал царапать стены длинной палкой. Миссис Коукер выбежала из дверей с кочергой в руках. Но меня уже и след простыл. Главное, чтобы она меня не увидела.

На следующий вечер я засунул в кухонную форточку пакет оберточной бумаги и поджег его. Дыму было столько, словно загорелся весь дом. Миссис Коукер снова выскочила на улицу, кашляя и чихая, и принялась звать полицию. Она не рассчитывала, что полисмен ее услышит, она хотела напугать меня. Глупая женщина не сообразила, что причиной пожара могли быть крысы. Крысы часто вызывают пожары, ведь они грызут спички; во всяком случае, старухи в это верят. Надо было ей как-то это растолковать. Но как написать письмо и не выдать себя? Наконец я сочинил следующее:

«Я вижу, у вас вчера был пожар. В этом виноваты проклятые крысы — они грызут спички. Один раз они уже устроили здесь пожар, еще когда этот мерзавец Джимсон жил в доме. Но он, конечно, никому об этом не рассказал, хотел, чтобы какой-нибудь олух снял его развалюху».

Следующую ночь старуха каждую минуту выбегала с кочергой и ходила дозором вокруг дома. Ночная вахта. Все шло как по маслу. Беспокоило меня другое — здоровье Айки. Да, думал я, хорошенькое будет дело, если Айк свалится с копыт, а холст продадут или разрежут на половики для кухни. Мне ведь всегда везло как утопленнику.

Несколько раз я подходил к лавке, чтобы взглянуть на холст. Через щель в двери был виден навес во дворе, и я мог разглядеть верхний угол холста. Всякий раз, что я его видел, он нравился мне больше и больше. Но всякий раз, что я видел Айка, он нравился мне меньше и меньше. Он разваливался на составные части со страшной быстротой. Не будь я Галли Джимсон, думал я, если в тот самый день, когда старая миссис Коукер капитулирует и очистит помещение, Айки не наглотается яду или просто не сыграет в ящик от злокачественного отчаяния, которое, как показывает статистика, ежегодно сводит в могилу больше людей, чем все прочие сердечные заболевания, взятые вместе.

Я уж подумал было пойти и сказать несчастной старой размазне, что если лавка убивает его, надо всего-навсего признать себя банкротом; он убедится, что в банкротстве есть своя прелесть. Я был банкротом четыре раза. Ничто так не помогает, как хорошая встряска. Сразу забываешь о мелких огорчениях, о вещах, которые не так уж важны, но могут заклевать человека до смерти.

Я подумал об этом, говорю я. Вернее, думаю, что подумал об этом как-то в среду утром. Но когда я заглянул сквозь витрину, чтобы убедиться, что Айк один, его лицо вдруг возникло почти вплотную у меня перед носом; оно было таким же пустым, как побеленная глухая стена, таким же бессмысленным, как лицо утопленника, пробывшего неделю в воде, таким же несчастным, как лицо пьяницы в пустом баре, где остались лишь рекламные плакаты разных сортов виски. И вы видите, как он глядит на них, так, словно разучился читать, а в них кроется разгадка бытия.

Нет, сказал я, что толку? Что толку говорить этому болотному пузырю: «Жизнь прекрасна, брат мой». Он не хочет, чтобы она была прекрасна. Ему все надоело, он устал. Он неспособен рассмеяться ни с того ни с сего. Ни желания, ни сил. И милосердие Божье не может осиять его даже при помощи красотки Нелли Уоллес {28}. Да, долго он не протянет. Ради кого и чего ему тянуть? Ведь ему за это даже не платят. Он выпьет синильной кислоты, и у нас будет еще одно банкротство; на этот раз домовладелец подожжет свои владения и получит деньги по страховке. И это будет высокоморальный поступок. Айк — это ловушка.

Я шел по улице, и на душе у меня было прескверно, потому что я не мог работать; и вот, повернув на Гринбэнк, чтобы взглянуть на мастерскую и убедиться, что вражеский флаг все еще развевается на флагштоке — я хочу сказать, дым все еще идет из трубы, — я столкнулся нос к носу с симпатичным молодым человеком. Он уже давно наблюдал за мной. Не глазами. Он был слишком хорошо воспитан. Левым ухом и левым локтем.