Молчание в октябре - читать онлайн книгу. Автор: Йенс Кристиан Грендаль cтр.№ 38

Страница

Когда я видел, как моя мать красит губы и осыпает лицо пудрой, перед тем как отправиться на свидание к своим любовникам, то невольно спрашивал себя, почему она когда-то жила с моим отцом. Впрочем, они ведь были так молоды, лишь немногим старше, чем теперь был я сам, всего лишь дети, заблудившиеся в светлые ночи. Быть может, это была лишь случайная ночь в дюнах или в снятой комнате, где у них произошла случайная, единственная встреча, краткое, упоительное, головокружительное свидание, которому они придали слишком много значения. А быть может, они кинулись друг другу в объятия потому, что им надоело болтаться с кем попало. Как бы то ни было, я невольно задавался вопросом, не появился ли я на свет вообще по недоразумению. Может, по представлениям матери, это должен был быть не я, а кто-то другой. Но по мере того как я превращался в красивого юношу, она стала больше интересоваться мной.

Она, поддразнивая, с любопытством выспрашивала меня о моих любовных приключениях и делала меня поверенным своих тайн, как будто мне впрямь было интересно слушать о том, когда, где и с кем она лежала в постели. Теперь мы с ней были товарищами, и я был единственный, кто, по ее словам, «понимал ее». Когда мой отец возвращался из своих зарубежных командировок, я навещал его в квартире, которую он снял в городе. Он, как и в былые времена, рассказывал мне о своих мостах и плотинах, но я слушал его рассеянно и отвечал уклончиво, когда он осторожно выспрашивал о том, как идут дела дома. Время, когда я мечтал о том, чтобы стоять рядом с ним на строительных площадках в жарких странах, внезапно отодвинулось куда-то далеко-далеко, и теперь, когда я получал его неизменно лаконичные и ничего не говорящие открытки, они казались мне столь же ребяческими, каким был я в те годы, когда прятал их в коробку под кроватью, чтобы потом перечитывать ночью, в часы бессонницы.

На спектакле он проснулся лишь тогда, когда артисты стали выходить на вызовы, но зато первым вскочил с места и стал аплодировать с особым усердием, точно хотел загладить свою дремоту во время представления, а моя мать тем временем вышла на сцену одна, приняла букет цветов, который ей передала пунцовая от смущения билетерша, и поклонилась восторженной публике с заученной скромностью. Впрочем, восторженность — это не то слово. Публика буквально исходила слюной от экстаза. Глаза зрителей сияли, точно у новообращенных христиан, они топали ногами и аплодировали так, что, казалось, готовы были содрать кожу с ладоней. Итак, моя мать снова добилась своего. И на этот раз ее ограниченный, но хорошо изученный и доведенный до совершенства набор патетических и вульгарных гримас внушил публике ощущение подлинности жизни, глубокой и удивительной жизни, а не того декорированного, дешевого и коварного подражания, от которого они отдохнули в этот вечер, а потом, когда зажжется свет, они снова вернутся домой, испытывая одновременно и блаженство, и чувство обделенности.

После того как мать в последний раз вышла на поклон, я и отец вместе с остальными особо приближенными собрались за кулисами на «небольшое торжество», о котором она не преминула напомнить, когда звонила мне. Я держался чуть позади, наблюдая, как она с двусмысленной улыбкой подставила отцу щеку, чтобы принять его смиренный поцелуй. Я видел, как он еще и теперь, спустя тридцать лет, пытался соединить некую интимность и доверительность во взгляде со светски независимой манерой обращения. Именно из-за этого мгновения он и пришел. Все эти годы отец дожидался, когда снова сможет показать ей и себе, что старые раны уже затянулись. Но не успел он получить вознаграждение в виде единственного теплого и узнавающего взгляда, как она уже подставила щеку для поцелуя очередному поздравителю. Для нее он был лишь одним из множества других знакомых лиц, которые толпились вокруг, точно семь гномов вокруг Белоснежки, столь же безвредных и трогательно наивных в своей преданности. Для бывшего мужа она представляла как бы застарелое увечье, легкую, но уродующую хромоту, от которой пытаются отвлечь внимание своим ухоженным видом и постоянной предупредительной улыбкой, обращенной ко всем вокруг. Он растерянно оглядывался, снова чувствуя себя одиноким, после того как его миссия столь внезапно завершилась, а я спрятался за спинами сгрудившихся директорских жен, которые, утопая в облаке духов, восторженно внимали режиссеру, а тот, усиленно жестикулируя, живописал, нажимая на слово «мы», муки творчества, терзавшие их в процессе работы над постановкой. Когда я снова бросил взгляд в ту сторону, где стоял отец, его уже там не было. Я было собрался воспользоваться удобным случаем и улизнуть за кулису, но тут мать, заметив меня, устремилась ко мне сквозь препятствия в виде бокалов с шампанским и дымящихся сигарет, решительная, как пущенная в цель торпеда. Она так громко изображала материнскую радость встречи с сыном, что все взгляды невольно обратились в мою сторону. Ну, что, очень скверно я играла сегодня? Я улыбнулся при виде озабоченной гримаски, с которой она произнесла эти слова и которая более уместна была для начинающей юной актрисы. Она знала мое мнение об ее актерской игре, хотя я обычно не говорил об этом прямо, а ограничивался уклончивыми, слегка ироническими комментариями. Но не успел я ответить, как мать уже сменила тему и, изобразив на лице удивление, обиду и озабоченность, спросила, почему со мной нет моей восхитительной супруги. А она-то с такой радостью предвкушала встречу с нею! Я пробормотал что-то насчет Стокгольма, но она видела меня насквозь. При всей ее глупости она необыкновенно хитра, подумалось мне. Эти два качества каким-то образом уживались в ней, и интуиция ее никогда не подводила. Что же это у вас там происходит? Она выразилась в том смысле, что мы с Астрид — словно малые дети, которые не поделили какую-то игрушку. Я сделал вид, что не понимаю, о чем идет речь, надеясь, что она скажет, что именно ей известно и откуда. Но я снова просчитался. Она удовлетворилась тем, что потрепала меня по щеке и прощебетала, что все наверняка уладится, а затем с ослепительной улыбкой обернулась к фотографу, который стоял тут же, переминаясь с ноги на ногу и горя нетерпением запечатлеть на фото театральную диву рука об руку с ее преданным сыном. Не успел вспыхнуть и погаснуть блиц, как я снова оказался предоставленным самому себе в углу за кулисой. Мне пришлось отказаться от мысли заставить ее раскрыть карты, а она с облегчением поняла, что я не собираюсь, потакая ее любопытству, начать исповедоваться перед ней на виду у кровожадных взглядов публики. Я смотрел, как она обнимает какую-то красивую молодую женщину лет около тридцати, которую, как мне показалось, я уже где-то видел. Женщина была слегка напугана обрушившейся на нее шумной сердечностью моей матери. Она прислонилась к мужу, стоявшему тут же и в свою очередь получившему от примадонны непременный поцелуй в щеку. Это был пожилой загорелый человек, худощавый и морщинистый, но державшийся прямо и молодцевато, с копной седых волос и твердым, суровым, проницательным взглядом. Прошло несколько секунд, прежде чем я узнал его. Ну разумеется, он был также приглашен на премьеру. Моя мать играла во многих его фильмах, и если я не слишком ошибаюсь, то у них был роман, когда-то очень давно, задолго до того, как он встретил Астрид, и когда мы с нею были еще совсем детьми. Когда я увидел, как он положил свою загорелую, морщинистую, покрытую коричневыми пятнами руку на плечо моей матери, то спросил себя, неужто мне и впрямь никогда не приходило в голову, что он почти ровесник моего отца, этот кинорежиссер, который когда-то, много лет назад, стоял на холоде в одной рубашке, уже тогда с покрытой проседью шевелюрой, и что-то кричал Астрид, садившейся в такси. Это было за минуту до того, как я увидел ее впервые. И вот теперь он стоял здесь вместе с той самой женщиной, которая явилась причиной разлада между ним и Астрид, еще одной жертвой его неугомонной похоти, которую ему никак не удавалось обуздать, хотя по возрасту он годился бы в дедушки своему сыну, да и Астрид тогда была еще совсем молода.

Страница