Сын аккордеониста - читать онлайн книгу. Автор: Бернардо Ачага cтр.№ 71

МИСС ОБАБА И ЕЕ ЧЕТЫРЕ ФРЕЙЛИНЫ.

САМЫЕ КРАСИВЫЕ ДЕВУШКИ ОБАБЫ

(Тайная листовка. Необходимая информация)

Пятая из самых красивых: Бруна, дочь лесника. Двадцать три года. В наших краях нет никого, кто имел бы такое спортивное тело. Любой мужчина пришел бы в восторг от созерцания ее бедер и попы.

Четвертая из самых красивых: Нико, двадцать один год. Она худенькая и одевается как английские певицы. Глаза красивые, серые и очень большие. У нее восхитительный рот.

Третья из самых, красивых: Виктория, дочь немецкого инженера, возглавляющего предприятие «Крамер». Двадцать лет. Тело у нее мягче и упитаннее, чем у предыдущих девушек, и, как рассказывают те, кто видел ее обнаженной в бассейне ее виллы, она обладает самой впечатляющей грудью во всей Обабе.

Вторая из самых красивых: Альберта, продавщица спортивного магазина. Она мускулистая и очень высокая, как и подобает той, что в течение ряда лет играла в гандбольной команде. Создается впечатление, что в своих объятиях она может задушить любого мужчину. Ей нравится носить короткую стрижку, которая подчеркивает ее полные губы. Ей двадцать четыре года.

Самая красивая. Мисс Обаба 1970: Сусанна, дочь врача. Кто-то скажет, что она слишком маленькая, поскольку ее рост едва превышает сто шестьдесят сантиметров. Но ее тело от головы до ног обладает удивительной мягкостью, нежными изгибами, она прямо как фарфоровая статуэтка. Отзываясь о ней, некоторые говорят «куколка» или что-то еще в том же роде; но в ней нет ни слабости, ни простодушия. Напротив, в ее теле чувствуется мощь, а грудь у нее почти такая же большая, как у Виктории. Глаза у нее цвета морской волны, а голос хрипловатый, словно слегка простуженный, и многие молодые люди Обабы мечтают услышать его в постели, нашептывающим им что-то на ухо. Но на данный момент лишь маркиз Вялочлен может наслаждаться этой особой привилегией. Двадцать один год.

Мы с Хосебой сто раз напечатали на машинке дяди Хуана список самых красивых девушек Обабы, делая по три копии через копирку. В последнюю субботу августа мы положили триста листов в папку и принесли в гостиницу. Там нас ждал Адриан.

«Как ты собираешься их раздавать?» – спросили мы его, показывая один из листов. Мы находились в одной из комнат нижнего этажа, которая иногда использовалась в качестве кладовой. «Я знаю как. Вы не беспокойтесь», – ответил он, вынимая изо рта чупа-чупс со вкусом кока-колы.

Он сел перед зеркалом, чтобы прочитать листок. В зеркальном отражении его горб казался еще больше. «Как я и предполагал, особое отношение к Нико», – прокомментировал он, не поднимая головы. Внезапно его лицо озарилось: «Маркиз Вялочлен! Это замечательно! Замечательно! – Он расхохотался. – Прости мои прошлые сомнения, Хосеба. Ты настоящий мастер в изобретении кличек. Маркиз Вялочлен!» Он зашагал взад-вперед по кладовке. Он был очень возбужден.

«Что ты собираешься сыграть перед перерывом, Давид? Мне нужно это знать», – спросил он меня после того, как вновь поздравил Хосебу. «Падам-Падам?» Это была пьеса, которая очень нравилась Лубису. «Это какая?». Я взял аккордеон и наиграл припев. «Нет, она слишком медленная. Надо другую». – «Можно узнать, что ты собираешься делать?» – спросил его Хосеба. Он ответил ему, глядя в зеркало: «Вы не вмешивайтесь. Оставьте все на мое усмотрение». Кожа у него на лице была такая же белая, как и на руках. «Нужно решить, Давид. Скажи мне, что ты собираешься играть», – «Казачок?» Адриан остановился, задумавшись. «Неплохо. Люди поднимают много шума во время этой пьесы».

В дверь кладовки постучали, и вошел Грегорио. «Пора начинать танцы», – сказал он. Хосеба показал на часы на запястье: «В качестве агента артиста сообщаю вам, что осталось еще три минуты». – «Какой ты забавный!» – ответил Грегорио, прежде чем повернуться и уйти. «Какой подозрительный этот официант! – заметил Хосеба. – А еще говорят, он сотрудничает с полицией». – «Я не буду упускать его из виду, – сказал Адриан. – Раздача листовок завершится, прежде чем он о чем-либо догадается». Он говорил так, словно наши листочки были настоящими листовками.

Я надел шляпу и направился к танцевальной площадке. Адриан поднял кверху чупа-чупс: «Помни. Перед перерывом – Казачок». – «Мой генерал, не желаете ли вы посвятить нас в свои планы?» – сказал ему Хосеба. «Нет. Можете уходить». – «А если мы дадим вам еще один чупа-чупс?» Адриан снова был занят чтением листка и не ответил. «Будем надеяться, что он не выкинет какой-нибудь номер», – шепнул мне Хосеба, когда мы вышли наружу.

День был удушливый, жарче всех предыдущих, и горы из-за тумана казались грязными, будто обсыпанными известью. Я устроился на подмостках, немного нервничая: я чувствовал себя не в уединенном месте и не скрытым под шляпой, а выставленным на обозрение всех юношей и девушек, пришедших на танцы. Я не знал, как Адриан будет раздавать листы, но его поведение в кладовке не предвещало ничего благоразумного. Я подумал, что, пожалуй, с этой шуткой по поводу Мисс Обаба мы слегка переборщили и что следовало бы прислушаться к словам Лубиса, советовавшего нам не смешивать разные вещи. Но маховик уже был запущен, и мне не оставалось ничего иного, как играть на аккордеоне.

Я несколько раз пытался отсрочить этот момент, но в конце концов около восьми часов вечера начал играть условленную пьесу: Казачок. К тому времени жара несколько спала, и на площадке собралось столько же людей, как обычно, около двухсот: одни – большинство – танцевали; другие – среди них были Паулина, Виктория, Сусанна, Маркизик и некоторые отдыхающие – пили прохладительные напитки и ели мороженое на террасе кафе.

Едва зазвучали первые ноты, все танцующие начали отплясывать на русский манер, а Убанбе вышел на середину площадки и стал подпрыгивать выше всех. На нем были огромные белые тапки, и он вел себя как первый танцор, подающий пример другим, когда все хором выкрикивали: казачок, казачок, казачок! Я посмотрел в сторону террасы. Маркизик предложил Сусанне сигарету. Но она ела мороженое и не приняла ее.

Пачка сигарет упала у Маркизика на пол, и кто-то принялся громко кричать. Убанбе тотчас побежал посмотреть, что происходит. Маркизик тоже побежал, но в противоположном направлении. Я перестал играть. Крики усиливались.

«Бык!» – крикнул кто-то. Однако причиной паники оказался ослик: прыгая и брыкаясь, как безумный, он пересек террасу и выскочил на площадку. На нем была надета сбруя с корзинами с обеих сторон. Листки бумаги, лежавшие в корзинах, взлетали на воздух и разлетались в разные стороны. Это был Моро. А человеком, влезшим на стул на террасе, чтобы лучше видеть все происходившее, – Панчо.

Моро впал еще в большее неистовство, когда люди разобрались в ситуации и постарались загнать его в угол, и я испугался, увидев, как он вслепую мчится к перилам. Если он упадет в сад, он сломает ноги или позвоночник. Ослик был спасен лишь благодаря силе Убанбе и нескольких его друзей. Они обхватили его за шею и заставили встать на колени. Убанбе крикнул: «Ему насыпали перцу под хвост! Принесите воды!» Принесли три бутылки воды и вылили на ослика.