Няня жила в паре минут езды на машине. Днем она забирала Питера из яслей (куда мы сдавали его на несколько часов), после школы – Джонатана и сидела с ними, пока мы не возвращались с работы. Забрав детей, я не без борьбы пристегнул их к сиденьям. Каждое утро они покидали дом с чистыми мордашками и в приличной одежке, но к ужину неизменно являлись растрепанными, липкими и замызганными. Я уже давно махнул на это рукой, поскольку твердо убежден, что пытаться контролировать поведение детей просто опасно. Попытки – замечу, чисто эгоистические – заставить их вести себя подобающим образом дурно сказываются на психике родителей. Нет уж, куда лучше, если припрут к стенке, сказать, что дети не твои и что тебя всего лишь попросили понянчиться с ними до вечера.
Я втерся в поток машин, Джонатан и Питер трещали о чем-то своем на заднем сиденье.
– Чем вы сегодня занимались в школе, Джонатан?
– Ничем.
– Да неужто? Опять? Вы что, тему такую проходите – ничегонеделание? А ты чем занимался, Питер?
– Какал.
– Вот как? Впечатляет.
– Мы скоро переедем в новый дом? – спросил Джонатан.
– Да, скоро. Ждем, пока юристы закончат работу, чтобы можно было переехать.
– А что юристы делают?
– В основном ничего не делают. Но за это им приходится платить большие деньги. Наверное, в школе вас учат, как стать юристом.
– Не хочу быть юристом. Хочу быть джедаем.
– Совмещать эти две профессии точно не получится.
– Пап, держи…
Питер достиг возраста, когда дети любят дарить подарки. Порой он влетал в комнату с криком: «Это тебе», а мне полагалось отвечать: «Прищепка? Ух ты, классно!»
– Что? – Я протянул руку, держа другую на руле и не отрывая взгляда от дороги.
Будь за рулем Урсула, она бы уставилась на Питера в зеркало заднего вида, а то и обернулась всем телом. Не исключено даже, что она подперла бы педаль газа палкой и перелезла на заднее сиденье посмотреть, что там ей предлагал Питер.
– Вот. – Питер положил в мою ладонь некую субстанцию.
Я плавно переместил руку назад, чтобы взглянуть на «подарок».
– Фу! Ты где взял эту гадость?
– В носу.
Я долго стряхивал козявки с ладони на дорогу. Водитель двигавшейся следом машины, видимо, подумал, что я пытаюсь подать ему знак остановиться, и принялся яростно жестикулировать.
– Включи радио, – попросил Джонатан.
Я нажал на кнопку. Какая-то Дебби из Мэнсфилда жаловалась, что мусор не вывозят вовремя.
– Только не разговоры. Разговоры надоели. Найди музыку.
Еще один тычок пальцем – и я напарываюсь на канал, передающий классический рок в осовремененном виде. Об этих переделках с придыханием распространяется некий субъект, более всего жаждущий донести до слушателя, как он хорош в постели.
– Скоро поедем в Германию, Джонатан. На лыжах покатаемся. А ты, Питер, на санках.
– Я тоже хочу на лыжах.
– Ты еще мал, Питер.
– Не мал.
– Нет, мал, – подхватил Джонатан. – Ты не умеешь на лыжах. Я умею, а ты нет.
– И я умею.
– Нет, не умеешь. Я умею, мама умеет, папа немного умеет, а ты не умеешь.
– Что значит «немного умеет»?
– Ну, ты же не очень хорошо катаешься, правда?
– Неправда. Я хорошо катаюсь.
– Не так хорошо, как мама.
– У мамы больше опыта. Она выросла в Германии, на лыжах с детства стоит. Когда я был маленький, мне негде было кататься на лыжах.
– А что ты делал вместо лыж, когда был маленький?
– На велике гонял, наверное.
– Мама и на велике умеет.
– Нет, я на велике езжу лучше мамы.
– Почему же ты сейчас никогда не ездишь?
– Времени не хватает.
– Я тоже умею на велике, – заявил Питер.
– Не умеешь, – парировал Джонатан.
– Нет, умею.
– Только на четырех колесах, это не считается. Ой, слушай, Бритни Спирс поет. Пап, тебе нравится Бритни Спирс?
– Нет, Джонатан, я презираю и ее саму, и всю ее систему ценностей. Питер, ты действительно умеешь ездить на велосипеде. Скоро мы снимем боковые колеса.
– Если бы мама ехала на лыжах, а ты – на велосипеде, кто бы победил?
– Я.
И пусть никто не говорит, что я не стараюсь служить сыновьям хорошим образцом для подражания.
Все смотрели на меня с омерзением, и я понял – случилось что-то неладное. Обычно меня просто не замечают, но в то утро коллеги вздумали утвердить меня на роль Иуды учебного центра. Я уже собрался мысленно послать их куда подальше и заняться своими делами – ведь библиотекари способны невзлюбить человека по самым неожиданным причинам, а помощники библиотекарей известны как крайне раздерганные личности, чьи поступки не поддаются логике. Кто знает, может, они глядели на меня исподлобья в знак солидарности с бедствующими детьми третьего мира? Но вскоре я подвернулся Бернарду и все прояснилось.
– Пэл! Вот вы где. – Бернард жестом указал – где.
– Доброе утро, Бернард.
– Я уже начал беспокоиться, вы так и не зашли ко мне вчера.
О боже. Я же обещал зайти к нему после разговора с китайскими студентами, которых я принял за членов триады. Совершенно из головы вылетело. Оставалось чистосердечно признать свою вину.
– Извините, Бернард. У меня живот схватило.
– О не-е-ыт. Но теперь прошло?
– Спасибо, все в порядке. Наверное, это был один из новых вирусов, что вырубают человека на целые сутки.
– Рад, что вы поправились. Кстати, я хотел обсудить с вами День рационализатора…
– Как я уже сказал, не беспокойтесь. У меня все продумано.
– Нет, вы не поняли. Обсудить я хотел вчера, а проводить мероприятие нужно уже сегодня, прямо сейчас.
– Вот черт!
– Ведь вы уверяли, что все организовано, не так ли? Я вас не раз спрашивал, и вы говорили…
– Все готово.
– Точно?
– Да, а почему вы сомневаетесь?.. А-а, понял, потому что я сказал «вот черт». Это такой сетевой жаргон. Когда говорят «вот черт» (опасаясь, что восклицание прозвучало с беспросветным унынием, я подкрепил его жестом: оттопырил оба больших пальца), имеется в виду «полный вперед!». – Я снова показал большие пальцы.
Бернард кивнул. По его лицу было видно, что он искренне старается поверить моим словам.