Каиново колено - читать онлайн книгу. Автор: Василий Дворцов cтр.№ 39

Перебраться через бетонную плиту смог бы и ребенок. Что туда, что обратно. Сергей прощально от сердца смахнул рукой, поклонился с подшаркиванием: спасибо! Спасибо, родные партия и правительство, спасибо за все и счастливо оставаться. Там, за вашими зеленоватыми стеклами, КПП и патрулями. За бетонным забором. Иллюзия защищенности. Иллюзия элитности. Иллюзия. Как и все в нашей Совковии. Применять знания юного натуралиста в ориентировке на местности не пришлось: электричку отлично слышно и за пару километров.

Прокаленный вагон был прилично поднабит, но как раз освободилась крайняя маленькая скамеечка у тамбура. Загудел, задрожал под полом трансформатор. Сфыркнули двери. Вагоны напряглись, задержали дыхание и со стоном тронулись. Колеса в журчащем ускорении набирали свой двухчетвертной ритм, народ перестал возиться и переглядываться, поутыкался в кроссворды и рецепты долгожительства. Напротив, склонившись головами над корзинкой с зеленью, самозабвенно делились секретами нового урожая три опытные дачницы, в приоткрытое окно дул спасительный ветерок, а где-то в номере должна дожидаться недопитая бутылка. Ужавшись в угол и закрыв глаза, Сергей наблюдал золотые круги, плывущие по алому полю. Бродячая лунная ночь обернулась дневным солнечным кошмаром… Венька, пуча глаза, неотступно гонялся за ним, влетая в окна и трубы, взбегая по отвесной стене, кружа под потолком. И кричал, тряся рыжей бороденкой, кричал: «Зачем? Почему? Как ты посмел меня бросить?» А нос у Веньки все рос и рос, он им уже почти доставал прячущегося под столом Сергея: «Запомни: плох тот Буратино, что не хочет стать Карабасом! Что?! Что, ты не захотел быть клоуном? Шутом? А кем еще может быть артист? Если он около трона?» Действительно: кем? Кем? Ке-е-ем?!

Проснулся от почти тишины и почти тени. Все, похоже, что прибыли. Он мучительно слушал, как из тамбура выпрыгивали последние пассажиры, но сил открыть глаза и, тем более, привстать не было никаких. Муть каких-то, еще не до конца пережитых событий все еще плескалась внутри, удерживая обещанием вот-вот все объяснить, но снаружи появился новый раздражитель. Вонь. Луковица, что ли, сгнила? Сергей потянул ноздрями и поднял веки. Прямо на него с места, где раньше сидели тетки-дачницы, в упор смотрел бомж. Из-под вязаной шапочки, с перекошенного флюсом и перепоями небритого лица прямо в Сергея упирались блекло-голубые, почти белые, гнойно-бессмысленные глаза. Полопавшаяся нижняя губа тряслась, черные, тоже оплывшие водянкой, пальцы сжимали засаленные планки перевязанного тряпьем костыля. Чего надо? Денег? На! Только спрыгнув на перрон, сам себе удивился: а чего так забилось сердце? Спросонья почудилось, что он уже встречал эти белесые, без блеска, зенки-пуговицы. Нет, не почудилось. Точно встречал. Где? Когда? А, может быть, так: кем?

«…что это был за сон?.. Мне исполнилось семь лет, я уже заканчивал второй класс, когда он приключился — тот самый сон. Мы только что получили двухкомнатную квартирку в новейшем, и по тем временам вызывавшем острую зависть, одном из самых первых панельных домов. С балконом, хоть и на первом этаже. Это была почти окраина Академгородка, под окнами был только изгаженный строительным мусором двор, но дальше тянулись, тогда казалось, бескрайние, нетронутые сибирские леса.

Жил я тогда в проходной комнате со старой, безобразно оплывшей и больной, постоянно задыхающейся бабкой. Кажется, это был уже май месяц, и последние учебные занятия отнимали силы как никогда. Не хотелось даже бегать с ровней на пустыре за мячом, ни играть со старшими в „биту“ на копеечки, утаенные со сдачи в магазине. В голове с утра стоял туман, и если бы не приставучая маленькая сестренка, я бы так и мечтал все дни до ночи, тихо сидя в тупом оцепенении за столом, притворяясь, что делаю свои бесконечные уроки. Ночь… Ночь была не просто отдыхом, — детству достаточно пяти минут для этого, нет, — ночь была моим прибежищем, моей личной, свободной, настоящей жизнью. Без всех этих чуждо навязанных проблем аккуратного ношения одежды и обуви, полугодовалых „полевых“ родительских отсутствий, экономии на свете и иной занудной опеки вечно стонущей и сладострастно следящей за всеми моими ошибками бабки. И всего прочего, без чего не обходится ни один обычный день обычной семьи научных работников, таких советских-советских и ничего и никогда не слыхавших об неопознанных летающих объектах.

…Космический корабль, словно огромный ослепительный факел, косо входил в стремительно разраставшуюся картину Земли. Ужас пронизывал всех и все. Смерть приближалась слишком быстро, чтобы успеть приготовиться к ней. Я не понял, что произошло дальше — додумался лишь гораздо позднее, через много лет, но, похоже, мы (кто мы?) катапультировались: падение, тормозимое невидимым парашютом, замедлилось, сильно закачало ветром… Кто же был я? Не знаю до сих пор. Не знаю. Иногда во сне мы видим себя как бы со стороны, иногда — словно отражаемся в зеркале. Но, в любом случае, почти всегда можно точно сказать: какой ты, как одет, даже если этот твой облик не совсем совпадает с дневным. А тут я совершенно не представлял своего внешнего вида. Хотя — люди приняли меня за своего… Я видел лишь то, что было впереди: равнину, четко разрезанную на квадраты лесопосадками из молоденьких, серебрящихся изнанками листьев, тополей, высоко насыпанную гравийную полевую дорогу с пылящими, такими маленькими сверху автомобильчиками, и рожь. Рожь, уже золотую, зрелую, туго перевитую выцветшими на солнце васильками.

Такую рожь я видел потом, уже в августе 1984 года под Нижним Новгородом, когда гулял в ней в день перед тем самым знаменитым, убившим ее ураганом, безумной силой прошедшим по русскому Поволжью. Но в то воскресенье она еще стояла во всей своей неизъяснимо сильной, щедро урожайной красе, храня жреческую тишину каждым колосом, вознесенном к небу от благодарной земли. Пораженный этой тишиной, я был вынужден снять все одежды и стоять, стоять под густо палящим, покрывшим белыми вибрирующими лучами все небо, танцующим Солнцем, — чтобы снова ощутить себя тем маленьким, обнаженным неизвестно кем, в тот сон упавшим на это поле.

…Что-то все же произошло непредвиденное: удар был слишком резок, и из расколотого челнока меня выбросило далеко вперед. Это, видимо и спасло меня от взрыва, высоким черным грибом через какие-то мгновения перекрывшим все прошлое. Но перед этим я услышал, успел услышать за спиной голоса так никогда мной и не видимых, но таких близких мне Тех, кого бы мог определить как Родителей. Это был не звук, это был сигнал, наполнявший и переполнявший череп повторяющимися волновыми приливами: „Ты помни, кто ты. Помни, кто ты. Ты пока один. Но придут новые. Ты узнаешь их. Если станет нужно, будет связь. Но только если ты сам этого захочешь. Помни, кто ты. Ты не одинок — будут новые. Если будет плохо, будет связь. Тебя примут люди, но ты помни — кто ты. Кто. Среди людей, усыновленный, ты помни: кто ты“…

Я лежал и смотрел в белесое голубое небо за перспективой прямо уходящих в него высоких рыжих стеблей, совсем близко в подрагивающем цветке василька делово и сердито копошилась пчела. Еще справа чуть-чуть виднелась насыпь дороги, и на ней пыльно затормозившая в пыль легковая машина с распахнутыми дверками. И все это было в полнейшей тишине, и лишь потом вдруг разом стали слышны звуки: вокруг зашелестела рожь, загудела пчела, зазвенело небо. И я услышал бегущий топот и шорох многих шагов, прерываемую сбитым дыханием перекличку. И надо мной со всех сторон склонились лица первых людей. Они говорили меж собой, и я понимал их: „Катастрофа…“, „Какой он маленький!“, „Он один…“, „Все погибли…“, „Какой он…“, „Я возьму его себе!“. Я понимал их, я понимал, что они жалеют меня, принимая за своего. Но я сам тогда еще не умел говорить… Женщина протянула ко мне руки…