Фредди долго не отвечает на стук. Из дверных щелей ощутимо тянет марихуаной. Вы не уверены, что Белфорд готов к этой встрече. С другой стороны, отец вряд ли готов к встрече с обезьяной, нетерпеливо прыгающей в полумраке.
– Пипи! – восклицает Фредди, открыв наконец дверь. – Вот это да! Ну, привет!
Вы редко отвечаете на звонки отца, а навещаете его не чаще, чем один или два раза в год, однако он никогда не жалуется, а наоборот, неизменно и бурно радуется при каждой встрече. Правда, сейчас эти восторги кажутся неуместными: было бы легче, если бы он вас упрекал.
– Моя малышка Пипи! Заходи, Пипи. Кто это с тобой? – Он замечает Андрэ. – Опа, ничего себе! Не могу поверить! – При виде макаки Фредди приходит в восхищение, начинает хихикать и пританцовывать. – Это шутка, да? Ух ты, смотри-ка! Она что, настоящая? Или это робот? Да нет, вроде настоящая!
– Конечно, настоящая, мистер Мати. Прямо как вы и я. Добрый вечер! Меня зовут Белфорд Данн.
Если Белфорд ожидает, что Фредди в ответ воскликнет: «Ах, моя дочь о вас столько рассказывала», то его ждет горькое разочарование. Вы, однако, не собираетесь помогать их знакомству. Теперь уже не имеет значения, узнает ли Белфорд о том, что ваш отец употребляет наркотики. Это и раньше-то не имело значения: Белфорд, конечно, отвергает наркотики, но Фредди как малоимущий представитель этнического меньшинства заслуживает скорее жалости, чем презрения. Так или иначе, им придется самим решать проблемы сближения. Едва переступив порог, вы тотчас извиняетесь и ловким друидом стремитесь в ванную через Стоунхендж картонных коробок, кассет, пластинок, лазерных дисков, книг и барабанов.
Вам даже не надо дергать веревку-выключатель, которая свисает с матовой лампочки, как макаронина с белой фрикадельки: уличного неонового света, пробивающегося сквозь окно, достаточно, чтобы все увидеть. Долго искать не приходится – в беспорядке Фредди есть определенная система. Вопреки советам бабушки Мати он не выкинул ни одной вещи, принадлежавшей вашей матери. Например, те книги на полу в комнате: он их перекладывает, стирает пыль, использует как подставку для барабанов, но никогда не перечитывает. Однако объект ваших поисков, благополучно отправившийся в сумку, – вовсе не книга (хотя некоторые книги заслуживают именно такого применения).
Для отвода глаз вы спускаете воду – неудачный ход, ибо унитаз засорен, и вода бежит через край.
Ваши родители никогда не жили здесь вместе: отец нашел эту квартиру через шесть лет после смерти своей жены, когда вы учились на первом курсе. Тем не менее присутствие матери ощущается во всем. Ее старый письменный стол орехового дерева занимает почетное место, на нем по-прежнему стоят ее курительницы для благовоний, чернильницы, словарь рифм и фотографии Дилана Томаса, словно ожидая возвращения хозяйки. Несмотря на острое желание продолжить начатую авантюру, вы пару минут исподтишка наблюдаете за Фредди и Белфордом. Они стоят в коридоре и, судя по всему, весело проводят время: между ними уже установился особый вид шутливых отношений, характерный для мужчин и совершенно немыслимый среди женщин. Они даже успели обменяться пропагандистскими материалами: Фредди всучил Белфорду памфлет с манифестом радикальных анархистов, а в ответ получил лютеранскую брошюру.
– Пипи, ты вся в черном, малышка! Выглядишь классно! Так приятно смотреть, когда ты в черном.
– Да, пап. Похоже, мы с тобой одеваемся в одних бутиках. Он улыбается в ответ; один только ремень в ваших джинсах стоит дороже, чем весь его прикид, от водолазки до сандалий (правда, за ремень еще не выплачен кредит).
– Ну что ж, пап. Жаль, что приходится бежать…
– Уже отчаливаешь?
– Мы проезжали мимо, увидели свет в окнах, решили зайти поздороваться. Да и поздно уже…
Белфорд бросает на вас озадаченный, чуть ли не обвиняющий взгляд.
– Эй, Пипи, ночь – это самое время! Правда, тебе завтра на работу.
– Да уж.
– Ну хорошо. Только помни, малышка: флейту изобрели раньше, чем колесо.
– Что вы говорите, мистер Мати? – удивляется Белфорд. – Я и не знал!
Фредди хочет сказать, что искусство, по большому счету, важнее для человечества, чем коммерция или индустрия. Старая знакомая песня.
– Ну, пап! Музыкант в семье ты, а не я.
– Верно. Я не забыл твои уроки пения. – Вы оба смеетесь, вспомнив эти дурацкие уроки. – Ну ничего. Главное, что у тебя полно лягушачьих шкурок.
Вы застываете. И смотрите на отца таким взглядом, как три дня назад, в ресторане, смотрел на вас Ларри Даймонд, услышав наивно брошенную фразу «дикарь африканский».
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваете вы осторожно. – Почему лягушачьи шкурки?
Заметив перемену в вашем настроении, Фредди поспешно объясняет, что «лягушачьи шкурки» – это сленг.
– Уличная феня, – говорит он. – Лягушачьи шкурки значит деньги. Доллары.
Заметив ваше облегчение, Фредди радуется. А Белфорд, наоборот, мрачнеет.
Какое-то время вся компания, включая Андрэ, хранит молчание. Потом вы смотрите на часы и киваете в сторону двери.
– Будь острожен, пап! – Вы импульсивно обнимаете его и шепчете: – Я тебя люблю.
Эх, Гвендолин! Сколько лет прошло с тех пор, как вы последний раз говорили эти слова? Отцу или кому-то другому? Наверное, сейчас вы так расчувствовались, потому что собираетесь уехать и не знаете, когда вернетесь. И вернетесь ли вообще.
– Заходи почаще, – говорит Фредди. – Приводи своего христианского друга. Я покажу ему величайший дар богов, священную траву. Хе-хе. И обезьяну тоже приводи. Она – просто супер!
Когда вы доходите до середины лестницы, отец вдогонку кричит:
– Следующие выходные! Я выступаю во вьетнамском клубе. Новый клуб, называется «Гау Нюк». Будем зажигать с группой «Электрический малыш Моисей и золотые вертолеты». А еще будут «Испанские мухи». Приходите обязательно! Я предупрежу охрану, вас пустят без очереди. У них такие банановые коктейли – с одного стакана крышу уносит! Обезьяне точно понравится, хе-хе!
Белфорд тормозит и хочет объяснить, что Андрэ не простая обезьяна, а переродившаяся. Вы подталкиваете его в спину.
02:23
Стоя в мерцающем облаке драконова огня, на перекрестье неоновых потоков, бьющих из полудюжины китайских фасадов, Белфорд выглядит ошарашенно и слегка встревоженно.
– Пора домой, – говорит он убитым голосом. – Я устал. Странный был уик-энд…
Ха, думаете вы, ты даже половины не знаешь!
– Белфорд, милый, странности еще не закончились. Но уже скоро. По крайней мере для тебя.
– Не понимаю, о чем ты говоришь. Я еле на ногах стою.
– Давай ключи, я поведу. Бери Андрэ, садитесь назад.