Уверен, мое решение скорее всего было бы положительным, и Рождество стало бы той самой датой, но так уж получилось, что мне пришлось дать моим планам задний ход или по крайней мере изменить или отложить их до лучших времен, потому что к нам сюда на праздники прибыла группа очень даже милых гостей.
Сестра Хилари, сестра Элизабет и брат Бруно, все трое – канадцы, члены одного ордена, который какое-то время назад окормлял в Калифорнии души эмигрантов из Мексики. Всем троим велели временно уехать из Калифорнии и заняться изучением условий существования индейцев Северо-Запада. Они уже успели изучить жизнь таких племен, как Орегон и чинуки в южной части штата Вашингтон, и сейчас занимались резервацией кинолтов возле Хамптьюлипса, откуда им разрешили на праздники съездить домой повидаться с родными. Но куда им уезжать, если «семья» для них – сестры и братья во Христе. Они откуда-то узнали, что мы сидим тут в гордом одиночестве по соседству с Рысьим Ручьем, и решили из благородных побуждений составить нам на праздники компанию. Прибыли они к нам не с пустыми руками, а принесли с собой апельсинов, индеек и три самые широкие искренние улыбки, каких я не видел даже на банках супа «Кэмпбелл». В своих капюшонах они почему-то показались мне похожими на три черные палатки, и мне тотчас захотелось заползти под одну из них и выкурить кальян с их улыбками. Я серьезно, это такие милые, приветливые люди. Мне даже стало за них страшно. Ведь они как раз из числа тех, кого фелиситаторы поставили себе целью уничтожить, – самых мягких, самых добросердечных. А тут они сами явились сюда, словно глупые мухи на цветок росянки. Я не на шутку перепугался за их жизни. Но нет, старый лис Гутштадт знал, как повести себя в такой ситуации. Он не дурак некстати будить подозрения – наоборот, встретил эти наивные души с распростертыми объятиями. Видели бы вы этого гнусного лицемера – само гостеприимство' Ну прямо-таки Санта Клаус собственной персоной. Казалось, еще немного – и из жопы у него полезет сливовый пудинг, а ссать он начнет яичным грогом. Принес лучший коньяк, сигары, вино. Правда, сначала заставил нас убрать с глаз подальше радиопередатчик и оружие, после чего мы повеселились на славу.
Когда я вам написал, что сестры и брат Бруно – наивные души, я вовсе не имел в виду, чтоони какие-то блаженные простачки. Нет, они немало поездили по свету, немало чего повидали. В Калифорнии землевладельцы осыпали их проклятиями и угрожали расправой, в Миссисипи брата Бруно как-то раз избили, в сестру Хилари стреляли. Все трое знают не понаслышке, каково это – обходиться дешевой жратвой, спать на набитых соломой матрасах и терпеть всяческие лишения. Но это сильные люди – сильные духом и в то же время кроткие и прекрасные.
В особенности сестра Хилари. Чем-то она напоминала мне утренний образ Ингрид Бергман, запечатленный глазами лебедя. Я мог подолгу любоваться, как она, перебирая четки, читает молитвы – наверное, с таким же упоением пустая пивная банка слушает океанский прибой. Меня так и подмывало на цыпочках подкрасться к ней и поцеловать в щеку. Она, пожалуй, единственная женщина, которую мне хотелось поцеловать, не запустив при этом ей руку под юбку. Ну, может, еще мать или сестры. Нет, за сестер я не ручаюсь.
На второй день их пребывания у нас я наехал на сестру Хилари, причем не слишком вежливо. А все потому, что какое-то время я сам провел в трудовом лагере для всяких там мексиканцев. Нас еще гоняли собирать яблоки, виноград и хмель. Так что я не понаслышке знаю, что по пятницам там у них лото с призами от Католической Церкви. Так эти несчастные оборванцы-чиканос, которым и жрать-то нечего, и задница полуголая светится, готовы спустить половину, если не больше, своего недельного заработка на это гребаное лото. И что им светит в качестве выигрыша? Аляповатые гипсовые статуэтки Девы Марии! Сам видел. Не верите мне – спросите любого, кто гнул спину на уборке фруктов! Вот я и наехал из-за чертового лото на сестру Хилари, и она признала, что действительно это нехорошо. Нет, она и слова дурного не сказала в адрес Церкви, лишь тихо призналась, что в некоторых областях человеческого бытия Христос мало уделяет внимания бедным, и ей самой от этого очень даже грустно; мне же было хорошо видно, что она с трудом сдерживает слезы. Мне стало так стыдно, я ощутил себя таким ничтожеством, что весь сжался. Не преувеличиваю, вздумай я сесть в малолитражку-«фольксваген», мне точно понадобилась бы трехметровая лестница.
В сочельник отец Гутштадт отслужил полуночную мессу. Раньше я в таких развлечениях не участвовал, но мне показалось, что он не схалтурил. Правда, его латинский под стать его английскому, такой же тяжеловесный, если не хуже. Существительные напоминали мне свинцовые ядра, а глаголы – глаголы не под силу было бы сдвинуть с места даже паре дюжих мужиков. Готов поспорить, это была массивная месса; позволю даже такое сравнение – месса высшей весовой категории. До сих пор удивляюсь, как это мы не провалились в тартарары под ее тяжестью. После нее мы с сестрой Хилари вышли на улицу, чтобы полюбоваться на Звезду Востока. Ночь была прохладная, но безветренная, и мы уселись на бревно и принялись смотреть на звезды. Сквозь тучи пробилась луна, ее луч упал на обручальное кольцо сестры Хилари. И тогда я вспомнил – она же обручена с Иисусом Христом. Да-да, обручена с идеей всеобщей любви и братства. Причем это не умозрительные интеллектуальные узы, не эмоциональная привязанность, но узы подлинного брака – она жила с ним, спала с ним, он наполнял ее собой, она была частью его самого и одним с ним целым, как наедине с собой, так и на людях; ради него она полюбила бедность, помногу трудилась, носила некрасивую одежду и рисковала собственной жизнью. Это была невеста Любви, жена, что делит ложе с Миром, стирает ему трусы и готовит сандвичи, чтобы он взял их с собой на работу. Не красавица, не модница и с головой не все в порядке, зато верная. Она сидела на замшелом бревне, и от нее словно струился свет, и лунные лучи слетались к ней, как птицы к святому Франциску. Со стороны смотреть – истинное чудо божье.
И в тот момент мне стало ясно, как искажено мое собственное мышление. Я был исполнен ненавистью и отвращением к католичеству. Я проделал путь от пассивного сопротивления к активному неприятию. Я спал и видел его крах. Я рисовал себе картины окончательного крушения его тирании. Но мне и в голову не приходило, что католичество как целое – это нечто совсем иное, ведь сестра Хилари тоже была частью этого целого. И не одна, а многие сотни, если не тысячи таких, как она. Как же быть с ними? Как быть с их самоотверженными, исполненными любви и мужества сердцами? История католической церкви написана на обугленных страницах и обильно полита кровью. Это история инквизиции и геноцида, чисток и извращений, бредовых видений и резни. Все так. Но по тем же пропитанным кровью страницам вереницей идут святые в сияющих нимбах, сея вокруг себя искры любви. Какие великие просвещенные души свихнулись на служении Вечности! Какой кайф ловили они, какой Божественной Силой преисполнялись, целуя тех, кто преследовал их, благословляя тех, кто обрекал их на смерть? Как же быть с этими римско-католическими буддами, христианско-индуистскими вишну, чьи незлобивые сердца и есть истинные сокровища Ватикана? И тогда я прозрел: католичество – это дуализм добра и зла, микрокосм светского общества. Как можно ненавидеть общество – ведь и в нем мы встречаем индивидов любящих и достойных любви. Точно так же я проникся ненавистью не к Церкви, потому что у Церкви были самоотверженность и просветленность многих священников, монахинь, святых.