Спаси меня - читать онлайн книгу. Автор: Кристофер Харт cтр.№ 35

— Насколько это серьезно — то, что ты делаешь?

Она рассказывает. Как они с друзьями, со знакомыми… Уф-ф. Веселенькое у моей спутницы прошлое — да, похоже, и настоящее, судя по тому, что я уже слышал. Мог бы и сам догадаться — по глазам даже видно.

— Я исправилась, все в прошлом. По сравнению с тем, что было, я вообще паинька.

— Скажи, а на что это похоже? Ну, когда колешь сильнодействующие наркотики?

Многие употребляют наркотики не столько ради удовольствия, сколько ради возможности потом похвастаться перед друзьями: «Это все фигня. А вот угадайте, что я вчера учудил». Курево, да и «вещества» покруче считаются ныне знаком причастности к чему-то высшему, к какому-то сокровенному знанию, недоступному простым смертным. Вроде участия в культе Митры [33] . Только я уверен, что у моей подруги все по-другому.

Бет считает, недоброе у меня любопытство, к хорошему не приведет. «Пусть так, — отвечаю я. — Зови это любопытством, извращением, скажи, что лезу не в свое дело, но мне надо знать».

И она начинает рассказывать со своей потусторонней улыбочкой. Речь плывет свободно, без всякой связи и формы, точно Бет во сне говорит. Совсем как проповедник на сцене.

— К твоей двери подходит человек. Его белый ржавый «форд-гранада» кое-как припаркован перед подъездом — единственный «форд» на улице, где царят «порше», «мерсы» и джипы. У него длинные сальные волосы и рот перекошен набок в пошлой ухмылке. Все так цивильно. Из домофона доносится: «служба доставки», ты впускаешь его, захлопываешь дверь, протягиваешь наличные. Он пересчитывает, слюнявя пальцы. Сто двадцать двадцатками: двадцать, сорок, шестьдесят… отдает тебе пакетик, обычный пластиковый пакетик, в каких возят мелочь по пятьдесят пенсов. Только гораздо легче, гораздо. Как птичка, как птичье перышко, такой ослепительно белый, чистый. Дилер говорит: хороший товар, неразбавленный — процентов пятьдесят, а то и все шестьдесят, — и уходит со своей кривой улыбочкой. Как хочется петь! Только шуметь нельзя, нельзя. Чш-ш, тихо. Идешь на кухню, а сама мурлычешь что-то себе под нос, поднимаешь рукав, стягиваешь с халата пояс и крепко перевязываешь над локтем — только узел надо затянуть покрепче. А когда зажжешь свечу — ты не представляешь, какое это зрелище. Можно смотреть часами. Насыпаешь чуть-чуть в чайную ложку с водой: такие крохотные хрусталики текут, как водопад… падают, кружатся хрусталики… и растворяются в теплой воде. Хорошо, все как надо. Встряхиваешь ложку тихонько, и по воде бежит легкая зыбь, и петь так хочется… А порошок растворяется, совсем его не осталось, и ты уже далеко, уходишь, теряешься и не важно, что будет, — все давно решено, и не нами. Пальцы онемели, шаришь по раковине. Где игла? Где-то здесь, только что помыла, долго мыла, хорошо… чтобы не заболеть, — забота о здоровье. Ах вот она. С улыбкой глядишь на ледяную белую воду, холодную до судорог. Набираешь ее в шприц, валишься в кресло прямо на кухне — хотела пойти в гостиную и устроиться там, на диване, но сейчас некогда. Скорей бы. Вот пухлая вена. Такая хорошая, втыкаешь иглу — всегда боялась уколов, — а на шприце розовеет кровь. Это хорошо, значит, есть давление, сердце работает, еще жива. Хорошо. Вводишь раствор: как легко пошло. Стой, чуть-чуть подождать, и — какое облегчение, тебя уже нет, ты паришь где-то высоко, среди снежных шапок гор, и не чувствуешь тела. А над головой пушистые облака, и… забыта школа, забыто все плохое… Даже те воскресные вечера, когда было так тоскливо и одиноко. Все-все ушло, исчезло, испарилось. Оно в другом мире, в другой стране и случилось не с тобой, а с кем-то другим. А твоя голова — вот она, падает на грудь, ты обвисаешь в кресле, и голова громко ударяется о стол. Да, хороший товар, по венам струится счастье, неописуемое небывалое счастье, и кровь цвета радости — белая, пушистая. А где-то в небе медленно расплывается улыбка, так долго-долго, и ты думаешь, не добавить ли еще. Но нет, уже хорошо, все прекрасно. Теперь просто замечательно, чудесно, отлично…

Бет встрепенулась и, улыбнувшись, стала возвращаться на землю — по крайней мере насколько можно назвать приземленностью ее обычное состояние. Выдержав паузу — долгую почтительную паузу, как после некоего религиозного откровения или священной церемонии, — она лениво протягивает:

— Ну что, теперь доволен?

— Не знаю, — говорю я. — Что еще расскажешь?

— Много мы чудили, — улыбается она. — Секс, наркота, рок-н-ролл — чего только не придумаешь.

Ага, и секса, похоже, было много. Я-то всегда считал групповые игры занятием для семейных пар, да и то от скуки.

Она ходила по клубам — вроде ночных. Впрочем, давно — пару лет назад. Теперь все в прошлом. Бет называет те времена черной полосой своей жизни. Днем обколется до полной одури, а вечером тянет на подвиги. Шла в спальню и одевалась во все черное — любимый цвет: кружевное белье, замшевые ботинки и длинное обтягивающее платье. Как оно лоснилось при свечах! Последний штрих — черный бархатный шарф на шею. Потом садилась перед трюмо и, улыбаясь зачарованному зеркалу, глядела на свое отражение. Она улыбалась — а оно нет.

— Как сейчас помню, — рассказывает Бет. — Наоборот, закроет глаза и сидит, а лицо отрешенное, как у медитирующего Будды.

Потом Бет нюхнет кокаина — так и представляю, как она изящно склоняется, точно пьющая из ручья лошадь, потом, посапывая, поднимает голову, продувает нос. Снова улыбается.

Она ходила на вечеринки фетишистов. Не слишком серьезные — без крайностей, скорее для поживших пузатых писак-счетоводов, которые развлекаются теперь, выставляя на всеобщее обозрение свои кожаные бурдюки. Ей нравилось. Иногда Бет шла за компанию с Лесбо-Ливви, иногда с каким-нибудь приятелем; временами ходила одна. Она не упаковывалась в кожу, чем, бывает, грешат любители подобных вечеринок, — впрочем, не думаю, что ей это было нужно: Бет и в костюме школьной учительницы будет смотреться в тему. Придя, прямиком направлялась в дамскую комнату. А однажды увидела, как в ее местечке кто-то уже потрудился — засыпал крышку сливного бачка мраморной крошкой, чтобы таким, как она, неповадно было. Только ее разве остановишь! Послала мир к чертям собачьим, устроилась прямо на кафеле между раковин и там же все вынюхала.

Потом ей смутно припоминается, будто однажды она зашла в туалет — женский ли, мужской ли, Бет не поняла, — где к ней пристали два парня, а может, парень с девушкой — бедолага даже этого не помнит. Только ее затолкали в кабинку, прижали лицом к стене, разорвали платье, а потом пыхтели и рычали, как животные. Она стояла с закрытыми глазами, и ей даже понравилось. Даже очень… Да и без разницы было, по большому счету, что с ней происходит, — такой Бет была никчемной, опущенной, потому что ее все равно там не было. Где-то далеко, за многие мили и годы, она падала или летела по усыпанному звездами ночному небу, а прохладный ветер обдувал лицо. За много световых лет от Земли в ее волосах блестели звезды, а далеко внизу в голубой дымке расстилался сказочный мир: леса, поля и лабиринты сельских улочек с ухоженными домишками. Среди домиков и в садах гуляли счастливые семьи: мужья, жены и ребятишки, которые бегали и смеялись, играя в голубом свете луны…