Американская пустыня - читать онлайн книгу. Автор: Персиваль Эверетт cтр.№ 2

Перри с Эмили поднялись с обитого цветастым ситцем дивана – цветы, конечно же, ирисы! – прошли по темному ковру к столу, встали по обе стороны от матери и принялись разглядывать каталог вместилищ бренного праха.

– Да он же здесь и повернуться не сможет, – отметил Перри.

– Папа умер, дурачок, – возразила Эмили. – Зачем ему ворочаться.

Едва произнеся эти слова, девочка все поняла – и впервые в полной мере ощутила свое горе. А горе заразительно, и оба ребенка разрыдались в голос.

Вот так Глория оказалась во власти высоких гробовщиков с ледяными руками и в конце концов купила-таки самый дорогой гроб, обивку которого даже она сочла «ну совершенно бордельной», при всей ее «эфирной воздушности».

– Пойдемте, дети, – позвала она, и семья обратилась в бегство, отправившись заморить червячка в какое-нибудь местечко поприятнее.

Похороны состоялись три дня спустя после Тедова обезглавливания, в церкви, куда при жизни Тед вовеки не заглядывал. Собственно говоря, Тед ни к какой церкви не принадлежал. С другой стороны, а где же и проводить заупокойную службу, как не в церкви, рассуждала Глория, и вот, с помощью сестры (Ханна небось полагала, что так Теду и надо – волей-неволей поучаствовать в последней своей земной церемонии в стенах заведения, куда он живым ни за какие коврижки не сунулся бы) она отыскала Первую христианскую церковь Вечного Духа и Крови Христовой в Лонг-Бич.

При жизни Тед был преподавателем высшего учебного заведения: читал курс по древнеанглийскому и разнообразные обзорные курсы в университете Южной Калифорнии. На то, чтобы защитить докторскую диссертацию, у него ушло десять лет, а с аттестацией он все откладывал, беря отпуск за отпуском, но вот настало время выдвинуть его кандидатуру на постоянную должность – и на Теда «нажали». Его книгу не приняло к печати ни одно издательство; «Корнелл юниверсити пресс» продержало у себя рукопись невесть сколько и, наконец, отклонило – мол, «нечто похожее мы уже опубликовали в прошлом году». На протяжении последних двух семестров Тед никак не мог избавиться от ощущения, что коллеги пялятся на него во все глаза и при этом всячески избегают, обращаются с ним как с неизлечимо больным. «Умение преподавать – еще не все», – говорил Хорас Шипли, специалист по раннему американскому романтизму, с мелвилловской бородкой и торчащей из нее родинкой. Когда же на кафедру взяли новую молодую специалистку, которая уже успела не только опубликовать монографию по «Беовульфу», но и вплотную подошла к цифровому сканированию древних рукописей, Тед прочел на стене роковые письмена.

А теперь вот все набились в дом Божий (парилку, помноженную на душегубку) – вся кафедра в полном составе, включая невыносимо напыщенного декана колледжа и «беовульфистку», – чтобы проводить Теда в последний путь в никуда.

Тот лежал себе, вытянувшись в своем дорогостоящем ящике, а из-под накрахмаленного белого воротника торчал кончик синей рыболовной лески. Запаковали Теда в самой что ни на есть стандартной позе – правое плечо чуть ниже левого, так, чтобы он не казался тем, чем на самом деле был, а именно перевернутым на спину трупом. Кроме того, его чуть-чуть приподняли, чтобы не так бросался в глаза гроб. Глория и дети заняли места в первом ряду, в нескольких футах от покойника: они сидели прямо, не горбясь, откинувшись к истертой деревянной спинке скамьи. Тут же была и сестра Глории, в платье цвета хаки и в белых сандалиях. Хор, обряженный в зеленовато-голубые одежды, спел несколько песен – Тед в жизни таких не слышал, – все про Господа, который вернется на землю, к пастбищам и овцам. Выводя мелодию, хор мерно покачивался туда-сюда. Священник в бордовой рясе, дюжий здоровяк по имени Ларвиль Стейдж, встал, откашлялся, походя отметил, что припекает неслабо, принялся обмахиваться веером, на одной стороне которого красовалось изображение Мартина Лютера Кинга-младшего, а на другой – реклама похоронного бюро, и заверил, что надолго собравшихся не задержит.

– Пристало отослать брата нашего к месту последнего упокоения с должным благословением и любовью Христа, Господа нашего. Бедный, бедный Теодор Стрит принял смерть жестокую и бессмысленную на улицах кишащего грехом города. Кровь его хлынула в те же канавы, что денно и нощно уносят прочь нашу грязь и мочу. Да! Братья и сестры, Теодор Стрит – не более чем неоновый знак на дороге жизни: прежде чем перейти улицу, он посмотрел, возможно, налево, посмотрел и направо, но, подобно столь многим из нас, вверх взглянуть не сподобился. Он – знак нам: в любую секунду – в любую секунду, я говорю! – все земное может обратиться в прах и тлен. Вот едете вы себе на машине, а в следующую минуту голова ваша вон где, а тело – вон где! – Один из детей Теда взвизгнул, оба уткнулись в юбку матери. Стейдж растопырил сосиски-пальцы и оперся ими о край пюпитра. – Теодор Стрит был учителем, и он продолжает учить нас даже сейчас. Он учит нас тому, что жизнь преходяща, и лучше бы нам уладить все свои дела честь честью. Книга пророка Исайи, глава 38, стих 1, гласит: «Сделай завещание для дома твоего, ибо ты умрешь, не выздоровеешь». Сколько истины в этих словах! Вот хоть Теодора Стрита спросите, он подтвердит. Под занавес должен сознаться, что я не имел чести лично знать мистера Стрита. Зато Иисус знал его!

– Аминь! – громыхнул хор.

– Да, Господь Наш знал мистера Стрита, а теперь знает его еще ближе, хотя нам и неведомо, добрался ли он до дома Божьего целиком. Возможно, голова оказалась там раньше, так что ей пришлось дожидаться всего остального, но это как раз не важно: ведь обе части двинулись дальше. Что до Теодора Стрита при жизни, позвольте мне представить главу… простите, заведующего кафедрой, на которой преподавал покойный. Профессор Орвилл Орсон.

Орвилл Орсон, с виду – жирный боров, иначе и не скажешь, – был специалистом по Джойсу, которого всей душой презирал (он посвятил свою карьеру тому, чтобы выставить великого прозаика посредственным, пусть и пронырливым писакой). Независимо от погоды, Орсон носил подтяжки, которые называл «помочами», и льняные костюмы в полоску. Льняной костюм, заметно измявшийся на жаре, был на нем и сейчас. Орсон встал (сидел он в третьем ряду) и зашагал к алтарю. Его потная, мясистая ладонь втиснулась в потную, мясистую ладонь Стейджа; пюпитр перевернулся. Шея и лоб Орсона блестели от испарины, но ему было не привыкать; он то и дело утирался платком, не создавая при том ощущения нервозности или неловкости.

– Впервые я познакомился с Тедом девять лет назад, – сообщил Орсон, и смысл этих слов был прозрачен для всех, кроме разве Ларвиля Стейджа и прихожан Первой христианской церкви Вечного Духа и Крови Христовой. – Тед, вчерашний выпускник Дьюка, переступил порог моего кабинета; глаза его сияли, энергия перехлестывала через край. Мы все мгновенно полюбили нового коллегу – и на кафедре, и в колледже. Хотя он так ничего и не опубликовал и, насколько мне известно, ровным счетом ничего не написал, он был Учителем с большой буквы. – Тут Орсон, с присущей ему рассеянностью запнулся – и тут же поправился: – Прошу прощения, кое-что Тед все же написал. Тед написал книгу; я, например, понятия не имею, о чем она. Знаю только то, что издателя на нее не нашлось. Как бы то ни было, студенты в Теде души не чаяли. Собственно, студенты дважды голосовали за него как за Выдающегося Учителя Года. На его курсы записывались в очередь. – Орсон вновь умолк; потом, словно думая вслух, вновь заговорил: – Ну, до тех пор, пока впереди не замаячила аттестация. Объем его внимания сократился, по всей видимости, до двух-трех секунд от силы, а к лекциям готовиться он попросту перестал. Да вы и сами знаете, как оно бывает. Сегодня мы помним лишь то, что Тед Стрит был хорошим человеком, заботливым мужем и любящим отцом. Для этого выдающиеся ученые заслуги не нужны, а есть ли что важнее? Тед оставался самим собою вплоть до конца. Ужасно обидно, что Тед погиб, и погиб так страшно, но, с другой стороны, как утверждают, умер он мгновенно и почти или даже вовсе безболезненно. – Орсон подергал себя за воротник. – Так простимся же навеки с Тедом. Может статься, в небесной университетской системе Тед наконец-то опубликует свою книгу. До свидания, Тед.