Мы с Большим Иваном шли вдоль канала.
— Ельцин — это серьезно? — повторил вопрос Большой Иван.
Я выдержал паузу и спросил сам:
— А как считает ваша контора глубокого бурения?
— В конторе мнения неоднозначные.
— А как считаешь ты сам?
— Я думаю, всерьез и надолго.
— Как считать — долго? Как Сталин — на тридцать лет, как Хрущев — на десять или как Брежнев — на восемнадцать?
— Сегодня и пять лет — надолго. Россия еще один эксперимент не выдержит.
— Не очень понимаю, вернее, совсем не понимаю.
— Все повторяется. Владимир Ильич затеял революцию не потому, что был озабочен бедственным положением пролетариата, а чтобы расквитаться с Романовыми за казнь своего брата. У Ельцина большевики раскулачили отца и деда, и он сведет счеты с большевиками. Мы просчитали все его поступки. Он ничего не прощает.
— Тогда он не простит в первую очередь Горбачева.
— Конечно. Мы можем просчитать его в связи с конкретными людьми. Но если он придет к власти, он будет опираться на других. Многих мы можем просчитать и просчитали. Но эти люди — бегуны на короткую дистанцию, и он их заменит. На кого — мы сегодня не знаем. Еще мы знаем, что, если начнется гражданская война, когда мы напичканы ядерным оружием, никому мало не покажется.
Тогда я не мог понять, чего же от меня хочет Большой Иван, и его предложение воспринял почти как абсурд.
— Ты не думал баллотироваться в депутаты Верховного Совета?
— Когда мы по представленной нам квоте в Союзе кинематографистов выдвигали своих десять депутатов, меня не выдвинули. Я фигура не такого веса в кинематографе, чтобы меня выдвигать.
— Не скажи, — не согласился Большой Иван. — В своей Псковской области ты — фигура. Тобой гордятся, за тебя проголосуют. Я думаю, пришла пора, когда страной будут править не партийные функционеры, которые двигаются по ступенькам, а новые политики.
— Кто такие?
— Такие, каких знают почти все. Рейган был актером. Ты и актер, и режиссер.
— Рейган был еще и губернатором.
— У нас губернаторов пока нет. Но ты вполне можешь начать с депутата Верховного Совета.
— Ты серьезно? Я — Президент?
— Может быть, вначале вице-президент. Во всяком случае. Организация не исключает такой возможности.
— Какая Организация?
— Есть только одна Организация, которая будет существовать при любой власти.
— А кто меня выдвинет в кандидаты?
— Это не проблема. К тому же тебе наверняка захочется выиграть у своего давнего недоброжелателя.
— У кого?
— От области собирается баллотироваться Воротников.
— Бывший секретарь обкома?
— И отец одноклассника, который увел твою девушку.
— А вот этого не было.
— Но младший Воротников женился на Вере.
— Вера была очень красивой.
— Она и сейчас красива.
— Я ей позвоню.
— Ее нет в Москве. Они с мужем в Софии.
— Если бы я об этом узнал раньше, то обязательно зашел бы, когда был в Болгарии.
— Еще зайдешь. Кстати, все ваши сложности с фильмом о председателе начались после того, как Воротников высказался о фильме. Вам повезло, что мнение аграриев ЦК партии не успели донести до Брежнева. Обычно он прислушивался к партийным чиновникам. По-видимому, Воротников-старший чего-то не может тебе простить по сей день.
— Я ему тоже.
Я не заметил, как завелся, вернее, не заметил, как меня завели. То, что я оказался в списке кандидатов в депутаты Верховного Совета, Воротникову-старшему очень не понравилось. Но позвонила мне Вера. Ее голос я узнал по первым произнесенным словам и спросил:
— Ты звонишь из Софии?
Она засмеялась и явно обрадовалась.
— Неужели узнал?
— Ты по-псковски по-прежнему акаешь.
— Почему не позвонил, когда был в Софии?
— Я узнал позже, что ты в Софии и замужем за Воротником.
— Давай встретимся, — предложила Вера. — В Москве твоя соседка по Красногородску Лида. Соберемся в субботу у нас.
Я понял, что ее попросили организовать встречу. Только отец или сын тоже?
— В субботу не могу, буду на съемках.
— А когда вернешься?
— Почти через месяц.
Отпуска у дипломатов ведь не бесконечные. Если она звонит по просьбе отца и сына, то они заинтересованы встретиться как можно скорее. Моя кандидатура только обсуждалась в областных властных структурах. Любого другого кандидата можно отвергнуть — позвонит секретарь ЦК в обком, и сам Воротников обзвонит тех, с кем работал в области. Но я уже был хорошо известен, и мною гордились. К тому же я показал себя достаточно скандальным, чтобы связываться со мною без опаски. В эти несколько секунд телефонного разговора я вдруг понял, что буду баллотироваться обязательно. Никому и никогда я не признавался, что оказался в политике, чтобы свести счеты с Воротниковым-старшим и наставить рога Воротникову-младшему.
— Ты когда уезжаешь?
— Послезавтра.
— Можем встретиться завтра. Запиши адрес.
— Я к Воротниковым не пойду.
— Неужели ты не забыл ту школьную драку?
— Кое-что было и после, и совсем недавно.
— Извини, я сейчас только выключу чайник.
Возможно, она и выключала чайник, но, может быть, сейчас, зажав ладонью мембрану телефона, советовалась с отцом, или сыном, или сразу с обоими.
— Хорошо, — наконец сказала она. — Назначай сам место и время встречи.
— На Патриарших прудах есть симпатичное кафе.
— Согласна, — ответила она тускло, будто устала от разговора.
Мы встретились в кафе на следующий день. Она мало изменилась. По-прежнему стройная, явно несколько раз в неделю теннис или бассейн. Коснулась губами моей щеки. Я обнял ее, она подалась ко мне, и я понял, что она всему выучилась.
— Сколько у тебя времени? — спросил я, когда мы выпили по чашке плохого кофе и она выкурила сигарету.
— Часа два-три.
— Лучше, если три. Поехали ко мне, — предложил я. — Я живу на канале, будем сидеть на лоджии, пить хорошее вино и смотреть на проезжающие белые теплоходы.
— Поехали, — тут же согласилась она.
У себя дома еще с порога я начал снимать с нее одежду. Да и снимать-то особенно нечего: платье, трусики, лифчик. По случаю жаркой погоды она была без чулок.
— Позиция номер шесть, — вспомнив книгу о сексуальном воспитании шведских школьников, сказал я.