Отпущение грехов - читать онлайн книгу. Автор: Марина Серова cтр.№ 16

– Я не знаю, – скороговоркой ответил тот и утер потный лоб, – просто он… э-э-э, осторожно, земляк!.. чего это он?!!

Курилов резко обернулся и увидел, что лейтенант Дима идет на него, склонив голову к левому плечу и целясь ему в грудь.

– Вот ты и попался… Гриффин, – пробормотал он и прищурил левый глаз.

Курилов не стал ждать и стремительным рывком припал на одно колено – и в ту же секунду грохнул выстрел. Пуля просвистела над головой Курилова и, разминувшись буквально в нескольких сантиметрах с плечом второго мента, взвизгнувшего от неожиданности, угодила в дерево на краю дороги и срезала ветку.

Костя резко вытянул ногу, подсекая Диму, и тот с воплем упал на обочину и попытался было подняться, но Курилов уже дотянулся до него и прямым ударом в основание черепа вырубил разбушевавшегося стража порядка. Потом приподнялся и снова со стоном схватился за причинное место, в котором продолжала бушевать боль, хотя уже и не такая острая, а скорее тянущая, тупая.

– Вроде мент, а бьет, как телка… которую трахнуть собрались, – по яйцам, – пробормотал он, а потом, побледнев от напряжения, шагнул ко второму менту и спросил: – Так что с ним?

– Я не знаю, – отозвался тот. – Он подвозил меня с КП, уже был какой-то мутный… залипал, как говорят нарки. Чушь какую-то нес. Про детскую книжку. А перед этим он куда-то ездил в Заречном…

– Куда?!

– Ну, в Заречный… поселок такой тут поблизости. Мерзкое место, я тебе скажу, – отозвался лейтенант и осторожно взглянул на неподвижно лежащего Диму. – Ты его это… не того?

– Все нормально, через несколько минут очухается, – ответил Курилов, отряхивая грязь с лица и одежды.

– А, вспомнил, куда он ездил, – проговорил тот. – К Кузьмичу на старую водокачку. Кузьмич – это его дядя. Алкаш, каких в природе не существует.

– А как проехать к этому самому Заречному, можешь объяснить? – спросил Курилов.

Мент изумленно – возможно, даже не без примеси легкого испуга – воззрился на него.

– А это налево, – после довольно продолжительной паузы произнес он, – а потом прямо. Там увидишь старое кладбище, которое недавно залило паводком, – так вот Заречный по правую руку от кладбища, там, где еще котельная стоит… а старая водокачка будет налево. Только, – мент страдальчески поморщился, – только чего тебя несет-то туда, в Заречный, на ночь глядя? Там место муторное… в последние две недели туда даже патрули стараются не соваться… хоть по вызову, хоть так.

Костя покачал головой.

– Ладно, счастливо, – проговорил он, – бери своего напарника и отгружай в «уазик». А то, не дай бог, конечно, опять буйствовать соизволит.

– Погоди, – остановил его тот, – как он тебя назвал? Как-то вот эдак…

Курилов, который уже сел в машину, почесал в затылке:

– Гоблин… гремлин… Гитлер капут… а, вспомнил: Гриффин.

– А это еще кто?

– Черт его знает. Давай, пока.

И черная «Ауди», сорвавшись с места, повернула налево и растаяла во тьме…

* * *

Курилов ехал и размышлял о том, что произошло с ним в последние несколько минут. Память о них отдавалась тупой болью во всем теле и тяжело ворочалась в голове.

Гриффин… кто такой Гриффин? Быть может, таково погоняло криминального авторитета Заводского района, который промышляет в здешних местах. Что-то сомнительно…

И эти слова второго мента о «чуши про детскую книжку» – чуши, которую якобы нес этот буйный Дима.

«Щас он начнет растворяться…»

Курилов вдруг выругался и в сердцах хлопнул ладонью по рулю: как же можно быть таким идиотом и не вспомнить о том, кто такой этот Гриффин, чьим именем назвал его невменяемый милиционер.

Человек-невидимка! Человек-невидимка, герой книги Герберта Уэллса, которую любил читать в детстве и Константин. Но какое отношение имеет персонаж Уэллса к нему, Курилову? Что это за сквернодушествующий параноидальный психоз, разворачивающийся на просторах российских дорог?

И эта водокачка с алкоголиком Кузьмичом. Нарочно не придумаешь. И все-таки что-то есть в этом Заречном – есть привкус той жути, той дьявольщинки, что промелькнул в переданном Курилову рассказе Докукина.

И еще – это затопленное кладбище. Как в плохом фильме ужасов с вампирами, вурдалаками и прочей пантомимно-бутафорной нечистью.

И тут дальний свет фар отразился от спокойной глади воды, над которой там и сям торчали покосившиеся разлапистые деревца, черные кресты и ограды, – и выхватил из темноты то самое затопленное кладбище, о котором только что думал Курилов.

Зрелище оказалось неожиданно жутким. Курилов, который никогда не отличался пугливостью или чрезмерной нервной чувствительностью, невольно притормозил и, машинально потушив фары, почувствовал, как по жилам разливается блаженное, сладкое чувство закипающего слепого страха. Он так давно не чувствовал ничего подобного, он так давно никого и ничего не боялся, что невольно привстал с кресла, а потом и вовсе вышел из машины.

Луна заливала рассеянным светом большую поляну, на которой уже начала пробиваться первая, еще молодая, но уже чахлая – словно изжеванная – травка. А за поляной простиралось залитое весенним волжским паводком кладбище с торчащими из воды – словно призрачные тени из слепого матового зеркала – крестами, памятниками, голыми осклизлыми кустами и оградами, а над всем этим в напоенном стылым безмолвием воздухе висела громада полуразрушенной старой часовенки на холме, вокруг которой было сосредоточено наибольшее количество могил.

Погост. Вероятно, сердце кладбища было именно там, на этом холме, куда не достала святотатственная темная вода половодья.

Внезапно у Курилова закружилась голова, и он был вынужден схватиться за капот «Ауди», чтобы не упасть, – и поймал себя на мысли, что еще никогда ему не было так завораживающе жутко. Страх тянул за собой – в самое сердце кладбища, к черным теням погоста и остолбенелому мраку, скрывающемуся у подножия часовни.

Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Курилов шагнул вперед – и тут же провалился по колено в пахнущую тиной стоялую воду.

Вода показалась теплой, хотя Костя знал, что ее температура не превышает трех-четырех градусов.

И он зашагал вперед.

Какое-то движение почудилось ему во мраке четкой тени, которую отбрасывала часовня, и Курилов, словно подталкиваемый какой-то силой, ускорил и без того стремительный рубленый шаг.

В голове что-то перевернулось, больно сдавив виски, и словно грянули колокола: вперед! иди! что ж ты медлишь!

Курилов сделал еще два шага и, споткнувшись о кочку, упал, больно ударившись коленом, – упал не так, как падает тренированный и великолепно сгруппировавшийся человек, каковым он и являлся, а неловко, плашмя, как подрубленное дерево; он лежал так несколько секунд и вдруг почувствовал, что тень от часовни перегнулась и склонилась над ним… позвоночник прошило леденящим разрядом первородного страха, и Костя вдруг ощутил себя маленьким мальчиком, запертым в пустом черном сарае с дощатыми гулкими стенами. Сарае, в углах которого роится страх и откуда, пронизывая тьму, смотрят чьи-то горящие глаза.