Разве это уже не мой дом? Я чувствую, что все мои дома остались в прошлом. Да и здесь остались только стены, потому я уже заложил в ломбард все, что тут было, за исключением мисс Фрост. И Скала уже в прошлом. И Балскадун. И Тринити-Колледж. И тот первый день, когда я высадился через заднюю дверь зеленого трамвая с удобными сиденьями. И принялся внимательно рассматривать университетские здания. Дул холодный ветер. Я был в новом костюме и в белой рубашке с черным галстуком. Я чувствовал, что в такой одежде я наверняка потерплю неудачу, но в то же время ощущал свою значимость, потому что люди посматривали на меня. Вот будка привратника, вот стоянка машин, а в этом здании я вижу ломаные линии стекол, слуховые окошки на крыше и кастрюли, в которых что-то кипит. Мне так хочется учиться. Чтобы узнать, что они делают с кислотами и сложными эфирами, которые у меня, как и у всех, будут взрываться в нужный момент. И запоминать я буду все с полуслова. Иду к преподавателю, за которым я закреплен. Мимо гладких, как зеленый бархат, спортивных площадок. И какие удобные скамейки, на которых я буду читать, или просто сидеть, размышляя в тени этих старых деревьев, или наблюдать за спортивными состязаниями. Прохожу мимо все еще вкусно пахнущих цветочных клумб на красивую площадь, где в зданиях из гранита живут богатые студенты. Мне это подойдет. Я вижу, как какой-то человек наполняет ведро водой из зеленого крана. В знак приветствия он машет мне рукой. Надо бы постараться произвести хорошее впечатление, поправить галстук, улыбнуться. Я надеюсь, они поймут, что я жажду знаний и готов внимательно слушать и конспектировать все четыре года. А вот в том здании, должно быть, находится библиотека, потому что в нем видны бесконечные стеллажи. Я буду брать книги в библиотеке и читать их. Обещаю. Какое счастье, что я попал сюда, ведь здесь так красиво. Мне говорили, что ученые мужи развлекаются игрой в мраморные шарики прямо на ступеньках и охотятся на птиц в университетском саду. Замечательные здесь порядки. В один прекрасный день я буду охотиться вместе с лучшими из них. Небольшие группки студентов. Я слышу их нежные голоса. И я не могу удержаться от того, чтобы не рассматривать их лица, пытаясь угадать, кто из них тоже провалится. И тогда остаток своей жизни я проживу, так и не получив ученую степень. И мне уже почти хочется, чтобы сюда прилетели белые ангелы с шуршащими крыльями и унесли меня отсюда, чтобы я не умер от страха. На другой стороне, вымощенной булыжниками, звонит колокол. Я вхожу в восьмой корпус. Вверх по стертым ногами ступенькам в открытую дверь. Из вежливости я чуть слышно постучу. И выну руки из карманов. И буду вести себя прилично. И говорить только тогда, когда меня спросят. Войдите. Из-за двери он говорит, чтобы я вошел. Как бы мне пройти, чтобы не топать при этом каблуками? Я сообщил ему так вежливо, как только мог, что я — Дэнджерфилд, и он ответил, что он очень рад, и пригласил меня войти. Повсюду лежат стопки журналов и книг. Должно быть, они лежат там с сотворения мира. Волосы волнами ниспадают с его красивой головы. Наверняка он ученый, познавший греческий и латынь. Мистер Дэнджерфилд, я очень рад, что вы прибыли, и надеюсь, что ваше путешествие через Атлантику было приятным. О Господи, этот джентльмен говорит, что он рад, что я здесь, и что же я могу на это ответить? Я ничего не могу выдавить из себя, потому что я весь дрожу. Я надеюсь, что ничего ужасного не произойдет. Он ведет себя очень вежливо и говорит: «Послушайте Дэнджерфилд, я хочу познакомить вас с Хартингтоном, это господин Хартингтон, вы слышите?» Высокий человек, стоявший до того в тени, подошел к нам и протянул мне руку. Вы будете посещать один и тот же класс. Я сделал попытку сказать, что это прекрасно, но не смог и просто поздоровался с ним. Наш наставник порылся в бумагах, достал какие — то брошюры и сказал: «Я надеюсь, вам будет хорошо с нами, мистер Дэнджерфилд». А что мог сказать я, пойманный в ловушку этим показным дружелюбием? Мне так хотелось сказать им, что я в этом убежден, но времени уже не оставалось, и к тому же я был так счастлив, что не мог вымолвить ни слова. В то холодное октябрьское утро я вышел из заставленной книгами комнаты со странным высоким человеком, державшимся рядом со мной. Он вежливо и тихо спросил меня, хочу ли я выпить кофе. Я был не в состоянии поблагодарить его и принять приглашение и только улыбался, стараясь ему понравиться.
Вот если бы всегда играла музыка! Я слышу, как в ванной льется вода: мисс Фрост моет голову. А я приканчиваю бренди, ерзая на краешке стула. Лондон, разумеется, огромный город. Но я не пропаду. Только дайте мне туда добраться, больше я ничего не прошу. Не забыть захватить с собой тюбик с зубной пастой. Надо бы надежно упаковать его в маленькую сумочку. На углу Ньютон Авеню и Темпл Роуд они водрузили крест, чтобы обозначить место, где заканчивается территория, подвластная англичанам. А я во многих смыслах нахожусь вне этой территории. Наклоняюсь вперед, облизываю губы, потому что они пересохли, и вижу, что край ковра уже протерт. Провожу рукой по лбу. Я столько всего позабыл. Слишком много всего произошло, много всякой путаницы. При семяизвержении тело мое немеет. Отцом осознаешь себя тогда, когда рождается ребенок. Маларки много рассказывал мне об этом. Я думаю, ему бы хотелось, чтобы я чаще оплодотворял женщин, он говорил, какая это радость иметь детей. Теперь мне это известно. Какая радость.
Я слышу, как в ванной с бульканьем из умывальника вытекает вода. Должно быть, она стекает под улицу Джеэри, а затем в Шотландский Залив. Мисс Фрост отжимает волосы. Я знаю, что для ополаскивания она пользуется уксусом. Слышно, как она выходит из ванной и шаркает ногами по полу в холле.
Она заходит в свою комнату — дверь с грохотом ударяется о зеленый стул. В ее темной сырой комнате темная мебель. У меня была привычка заходить в нее просто так и все рассматривать. Дальняя комната. Изолированная. Ох уж этот дом в самом конце улицы. Ничего вы, прохожие и шпионы, не знаете о том, какое отчаяние владеет теми, кто живет в этом обветшалом здании, и как они жаждут любви.
Мисс Фрост стоит в дверях в халате из грубой шерстяной ткани, зеленой пижаме и красных тапочках. Себастьян медленно поднимает голову.
— Вы так устали, мистер Дэнджерфилд. Вы выглядите очень усталым.
Себастьян улыбается.
— Да, я устал.
— С вашего разрешения я приготовлю вам какао, а потом уже вы ляжете спать.
— Мисс Фрост?
— Что вы сказали?
— Вы очень добрая.
— Нет.
— Мисс Фрост, я обеспокоен. Что вы будете делать, когда я уеду? Я беспокоюсь о вас.
— Не знаю.
— Куда-нибудь переедете?
— Вероятно.
— Уедете из Ирландии?
— Не знаю.
— Уезжайте.
— Это не так просто сделать.
— Поедем вместе, мисс Фрост.
— Вы не хотите, чтобы я поехала с вами.
— Нет, это не так.
Себастьян чуть не упал лицом вниз. Мисс Фрост подхватила его и помогла удержаться на ногах. Медленно и осторожно она повела его в свою спальню. Помогла сесть на край постели. Он сел, облокотившись на колени; ладони его бессильно свисали. Забыться, замечтавшись на закате солнца. Распятым, смотреть вниз с креста. Колыбель таинственной кроткой печали. Залившись слезами. Не отказывайся рыдать из-за гордыни. Не отказывайся принимать подобные вещи. Принимай их. И храни их надежно. Ибо из них произрастает любовь.