Убийственная реклама, или Тайна работодателя - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Бакирова cтр.№ 86

Потом Толик сказал, что неудержимо хочет спать. Она расстелила постель, которую прибрала с утра. Он разделся и лег, она же пошла мыть посуду. Когда с этой работой было закончено, Полина нашла в ванной тряпку и протерла пыль на полках в зале, на шкафчиках навесной стенки в кухне, на холодильнике, в коридоре. В процессе снова и снова она про себя повторяла слова той популярной песни, что услышала за несколько минут до возвращения Толика из морга. Глупые, навязчивые слова с бестолковыми «тру-ля-ля» и «ля-ля-ля» никак не выходили из головы, поэтому женщина принялась коверкать слова, рифмуя их иначе, чем в оригинальном тексте. Вместо «так никто не любит, как я», она придумала «квартира будет чистой моя», а строчку «я возьму тебя, тру-ля-ля», превратила в «пыль всю уберу, ля-ля-ля». Так, придумывая новые слова песни, она завершила уборку и взялась за приготовление ужина, рассудив: «Заранее сделаю, ведь вечером может быть не до этого». Она оказалась права.

5

Все последовавшие после опознания отца дни Толик провел словно во сне. Он будто и не жил, а лишь собирался. Его действия были рефлекторными, направленными на проживание того периода, по окончании которого он сможет уехать в Москву, где в кармане брюк осталось письмо, желание прочитать которое навязчиво зудело в голове: «Ответ там! Правда там!»

За эти пять дней он услышал много слов. Глагол «соболезнуем» был самым часто употребляемым. Всегда он звучал по-разному, но был лишен какого-нибудь смысла при всей своей содержательности. «Если подумать, — рассуждал Толик, ожидая, пока ему вынесут табличку на крест, венок и траурные ленты, — в это слово вмещается длинное предложение, типа: мы узнали о свалившемся на вас несчастье и хотим поддержать вас, но не знаем, что нужно говорить, да и к чему слова, когда скорбь все равно подобна приливу, она уйдет сама собой с течением времени, вне зависимости от нашего желания. Чтобы не говорить всего этого, люди придумали универсальное слово — „соболезнуем“. Толику вынесли ожидаемое, он расписался в накладной, возмутившись качеству таблички, изготовленной из тонкого пластика с наклеенной виниловой пленкой, и ушел из мемориальной конторы, подумав: „Выгодный бизнес“.

Вторым по количеству частоты произношений было слово «скорбим». Все непременно хотели объяснить ему, матери, даже Полине, что испытывают те же чувства, что и семья погибшего. Более всего погрузились в скорбь неопрятного вида мужички, иногда приводившие с собой затасканных женщин с раньше времени состарившимися от постоянного употребления алкоголя лицами. Они звонили, стучали, пинали в дверь квартиры покойного, а когда кто-либо из семьи (Толя, Вдова, Полина) открывал, говорили примерно следующее: «Мы были друзьями покойного, о безвременной кончине которого мы скорбим и хотим выразить свои соболезнования. Можно пройти к гробу?» Когда же им начинали объяснять, что в нарушение православной традиции тело покойного не «ночует» дома, гроб будет закрытым, привезут его только в день, когда состоятся похороны, они все, словно заранее сговорившись, поворачивали одно ухо в сторону говорящего и просили повторить. Прослушав объяснение второй раз, они не спешили уйти. Молча смотрели прямо в глаза отворившему дверь человеку и ждали. Ждать они могли долго. Одни не моргая, а другие нервно дергаясь, некоторые начинали плакать на лестничной площадке, вспоминая, каким хорошим, отзывчивым человеком был покойный и что он всегда угощал знакомых. Испытывая немотивированный стыд, отворивший извинялся, повторял, во сколько и какого числа состоится вынос тела, а потом захлопывал дверь.

Справедливости ради нужно сказать, что слово «скорбим» не всегда произносилось ради получения стопочки поминальной водочки. Иногда оно звучало как сопровождение к материальной помощи, от которой отказываться было бесполезно. Так, коллеги отца, объединившись с администрацией, принесли конверт с достаточно внушительной для этих людей суммой. Поскольку отказаться от денег было грубо, то вдова приняла решение собрать рабочий коллектив убитого мужа в столовой. Недостающую сумму доложил Толик.

Третьим словом, которое семье погибшего приходилось слышать часто, было «безвременно». Все решили, что могут судить о продолжительности срока, отмеренного человеку, и «безвременно оставивший нас» стало общим выводом, к которому пришли соболезнующие. Утвердив меню и возвращаясь с матерью и Полиной из столовой, в которой должны были пройти поминки, Толик задумался: «Он действительно мог еще пожить. Если бы он умер от старости во время сна, то „безвременно ушедший“ не подошло. Но отец погиб от рук напившихся отморозков…» На этом месте к горлу подкатил комок тошноты. Он вспомнил порезы с рваными черными краями на теле покойного, а еще эти небольшие трещинки. На миг ему показалось, как он видит белых червячков — опарышей, растущих в гниющей плоти. Он глубоко вдохнул, почувствовав, как расправились легкие, мотнул головой. Полина спросила: «Что с тобой»? Он сделал жест рукой, означавший, «да так, все нормально». Она повернулась к матери, и женщины продолжили свой разговор. Он не слушал, о чем, ему необходимо было поехать в Москву и прочитать письмо. Еще ему необходимо найти время и незаметно спрятать в укромных уголках дома то, что он купил, удивив продавщиц магазина сувениров.

— Снова возродилась мода на эти штуки? — спросила одна. — Или вы их хотите перепродать?

— Насчет моды не в курсе, а продаю я только свое творчество, поэтому вы не угадали, — ответил он, сгребая вещицы в пакет. Они стучали друг о друга, но Толя не боялся за их целостность, слишком крепкими выглядели изделия.

Пакет он спрятал в нижнем ящике своего книжного шкафа в уверенности, что Полина или мать не найдут его. Он оказался прав, и в один из дней, когда женщины пошли в церковь, дабы заказать службу, он высыпал покупки на кровать. Толик осторожно брал по одной и, распределяя по распечатке значений, прятал в каком-нибудь углу шкафа, за отошедшие бумажные обои, в земле горшков с цветами.

Когда на покрывале осталась последняя нераспределенная покупка, в дверь позвонили. Сложив распечатку значений в несколько раз, он убрал ее в карман, затем спрятал в ладони вещицу восьмиугольной формы. Звонок повторился. Толик поспешил к двери. Вернулись его женщины. Голова матери была повязана черным платком, а Полина прибрала волосы в черную сеточку на макушке. Открывая замок, Анатолий положил вещицу в карман, к распечатке. Он решил оставить восьмиугольник себе. На всякий случай.

Во время самих похорон, состоявшихся через четыре дня после опознания тела, Толик старался не сидеть на месте. Занимаясь какой-нибудь деятельностью, он легче переживал происходящее. Он помогал гробовщикам, расставлял цветы в наполненные водой, обрезанные сверху пластиковые бутылки, укладывал венки. Если была необходимость, то капал в питьевую воду, привезенную с собой, успокоительное. Стояла жара, и нескольким пожилым коллегам отца стало плохо с сердцем, поэтому лекарство пригодилось. Еще он держал слово над гробом. Содержание он вспомнить не смог по прошествии пяти минут после окончания речи. Толик успокаивал мать, тетку, неожиданно признавшуюся, что лучшего семьянина, чем покойный, она не знала. Он хлопотал, чтобы всем нашлось место в нанятом автобусе. Поставил два литра водки могильщикам. В столовой следил за тем, чтобы никого не обидели едой и выпивкой. Полина, на кладбище не ездившая ввиду своего положения, смогла помочь ему лишь в столовой да дома вымыла пол шваброй, чтобы не нагибаться. Мать же в этот день была сама не своя, она даже не курила, постоянно плакала. Успокоилась она лишь дома, распрощавшись с последними соболезнующими.