Авиньонский квинтет: Месье, или Князь Тьмы - читать онлайн книгу. Автор: Лоуренс Даррелл cтр.№ 23

Теперь старик был сыт, обихожен, и люди шли к нему, как к прорицателю. Он в самом деле стал для них святым, и после его смерти в его честь наверняка будут устраивать ежегодные празднества. Вот только освободить этого святого никто не имел права, для этого пришлось бы приложить немалые усилия и написать гору прошений, а в деревне наверняка не было ни одного юридически грамотного человека. Старик и при нас пребывал в эйфории и, не переставая что-то бормотать, целовал туфли Пьера. Песок, на котором он лежал, кишел муравьями, и бедняге негде было укрыться от солнца. Зато вокруг громоздились многочисленные пакеты с едой, и араб-проводник, только что добродушно посмеивавшийся над соплеменником, вдруг преобразился, стал почтителен, низко ему поклонившись, схватил кувшин и отправился за свежей водой. А мы чувствовали лишь беспомощность и омерзение. Обычно, столкнувшись лицом к лицу с каким-то убогим (скажем, с покрытым язвами попрошайкой), мы откупаемся, стараясь заглушить неловкость. Но кому сейчас нужны были наши деньги и немощное сочувствие, сочувствие чистоплюев горожан? Мы едва сдержались, чтобы не устроить выволочку проводнику, решившему порадовать нас забавным спектаклем. Египет нанес нам неожиданный и болезненный удар.

Вновь оказавшись в пустыне, мы вздохнули с облегчением. Я уже говорил, что пригородов, какими окружают себя современные города, там не было и в помине. Зато повсюду в песках нам попадались полузасыпанные старые здания, разрушенные арки, бывшие дороги, оконные проемы, задумчиво вглядывавшиеся в даль, какие-то фрагменты, похожие на разбитые статуи. Таким образом мы получили хоть какое-то реальное представление о городе-мечте, грезе мальчика Александра. Город этот, по свидетельству Плиния, простирался на пятнадцать миль, давая приют тремстам тысячам душ. Город этот прославился дворцами, банями, библиотеками, башнями и гимнасиями без числа. Однако мы, современные разборщики легендарного хлама, похоже, опоздали в эти места, задолго до нас исчерпавшие свои исторические возможности. С ноткой грусти в голосе Пьер (обожавший всякие путеводители) читал в Мюррее преамбулу к описанию города. «Александрия расположена на 31°13 5" северной широты и 27°35 30" долготы [44] недалеко от озера Мареотис на перешейке, соединяющем terra firma [45] и полуостров, с двумя портами».

Повторявшиеся исторические землетрясения сносили памятники, не единожды разрушали город до основания, и во времена французского правления здешнее население составляло не более восьми тысяч человек. Однако вливание свежей крови и долгая мировая война позволили Александрии до некоторой степени вернуть себе утерянное величие, и в нашу эпоху ее центр вновь пестрит виллами и садами в стиле французской Ривьеры вперемежку с тенистыми площадями, музеями, банками и галереями. Разросшийся арабский квартал почти такой же колоритный и живописный, как в Каире, да и борделей стало гораздо больше, ведь порт постоянно принимает иностранные военные корабли. Однако от прошлого ничего не сохранилось, и из-за этого город много потерял. Повернувшись чуть влево, в сторону пенистого прибоя, при желании можно было представить в полдневном мареве полки Александра, проходящие мимо почти в полном безмолвии, нарушаемом лишь руганью проводников и забавным шарканьем верблюдов по песку.

— И все же, — насколько мне помнится, — сказал Пьер, — и все же, внешние приметы того мира никуда не делись — пальмы, водяные колеса, дервиши, лошадки. И они будут всегда!

— А также миражи, — со стоном добавил Тоби, — и оазисы.

— Говорят, Александра объявили Богом не в Сиве, [46] а в Макабру; вот почему меня обрадовало приглашение Аккада.

— Как романтично, — сказала Сильвия.

— Не ехидничай, — умоляюще произнес Пьер, мягко сжав ее запястье. — Неужели ты не понимаешь, какая замечательная вещь история? Неужели тебя не волнует незримое присутствие людей, чьи деяния и мысли словно растворены в здешнем воздухе? Ни за что не поверю, что глядя на дельту Нила, ты не вспоминаешь про бедного Евклида, который, скорее всего, служил клерком в Министерстве водных путей сообщения. До чего же тоскливой была, наверно, его жизнь. Какой длинной гипотенузой казалось все несчастному чиновнику, даже любовь, ведь он был отцом семейства и имел девятерых отпрысков, равнобедренных…

— Хватит, Пьер!

Понемногу неизбежное движение времени прогнало страшную жару, краски стали по-вечернему гаснуть; на фоне тускнеющего неба предметы стали походить на силуэты стражников. Наверное, на Ниле это смотрится особо эффектно — когда фелуки, расправив крылья парусов, устремляются на юг, во тьму! Нам же оставалось довольствоваться только частью неба, нависшей над сине-коричневым морем.

— Еще одно устье, выблевывающее наносную мерзость, — сказал Тоби.

И Пьер сухо проговорил:

— Здесь было семь устий и стояло семь городов. А теперь даже праха от руин…

Их полностью засыпало или снесло в море. Своевольные волны бились о пустынный берег, и мне слышались то зловещий барабан, то печальный фагот. В песке было много ракушек и мертвых крабов, и по цвету он напоминал грязную пудру. Наши лошади вязли в нем, и чтобы пустить их в галоп, пришлось отыскать утоптанную — в полмили — полосу возле самого моря. Здесь, по крайней мере, мы могли им довериться. Сильный ветер не сдувал разве что улыбку с наших лиц. Толстые пальцы накатывающей волны отмывали прибрежный песок и с шумом катали гальку. Горе пловцу в здешних местах! Мы обогнали высохшего старика на муле. Похоже, он был в полузабытьи от усталости, однако прокаркал приветствие проводнику, пробудив в нашем арабе желание поговорить; он подъехал к нам на своем медлительном верблюде.

— Совсем старик. В Скандерии редко таких встретишь. Египтяне умирают молодыми.

Его замечание соответствовало действительности, но, к сожалению, он не стал его комментировать, любопытно было бы послушать, кого или что он винит в этом — климат, еду или злых джиннов. Я предполагал, что джиннов, потому что уже слышал этот вариант.

Берег стал твердым, каменистым. Неожиданно мы наткнулись на почти целиком засыпанные руины солидного некрополя, но так как на карте Пьера они не значились, то мы ничего о них не узнали, разве что там, возможно, когда-то был карьер, который спускался к морю, как амфитеатр. Тоби высказался за гипогеум, [47] но, подозреваю, ему просто нравилось это слово, а смысла его он толком не понимал, по крайней мере, не больше меня самого. Развернутый на север, некрополь заполнялся водой и пеной через щели, которые проделал ветер. Многочисленные внутренние коридоры, теперь открытые небу, лучами расходились от центральной площадки. Летучие мыши с писком взмывали в ответ на эхо от стука брошенных нами камешков — с их помощью мы хотели определить глубину провала. Однако у нас не было времени на подобные развлечения, да и проводник начал ворчать, мол, до Макабру еще ехать и ехать. К тому же, нам еще предстояла переправа через реку, и это с тремя своевольными лошадьми и белым строптивым верблюдом — даже я знал, что с верблюдами шутки плохи, и разозлившись, они могут укусить.