...Время было к полудню. «От шестого же часа тьма была по всей земле до часа девятого; а около девятого часа, возопив громким голосом, Иисус испустил дух на кресте»
[32]
.
В храме началась подготовка к празднику Пасхи. Первосвященник в пурпурно-голубых развевающихся одеяниях взошел к жертвеннику всесожжении, где лежала священная жертва. Послышался трубный глас.
Солнце померкло и помрачился воздух. «И вот, завеса в храме разодралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись...»
[33]
Именно так представлял он себе мученическую кончину. Но смерть, что он только что видел своими глазами... Она была жалкой, убогой - как и лачуги, в которых ютились эти крестьяне, как лохмотья, что прикрывали их тело.
Глава 7
Через несколько дней состоялась его вторая встреча с правителем Тикуго. День выдался безветренный, но под вечер мертвый воздух стронулся, и оживленно зашептались листья от дуновения свежего ветерка. Родригеса вывели в караульную, где его ожидал Иноуэ. Правитель пожаловал без свиты, в сопровождении одного переводчика. Когда Родригес вошел, правитель с наслаждением прихлебывал кипяток.
- Нижайше прошу извинить, что так надолго покинул вас, - сказал Иноуэ, крутя в пальцах пиалу и не спуская с Родригеса пытливого взгляда. - Дела потребовали моего присутствия в Хирадо...
Распорядившись, чтобы священнику подали кипятку, он с легкой улыбкой стал описывать свое путешествие.
- Настоятельно вам советую, падре, посетите Хирадо, - заключил Иноуэ, словно Родригес был волен распоряжаться собой. - Хирадо - владения князя Мацууры. Тихая гавань, защищенная от ветров горами.
- Мне доводилось слышать о Хирадо в Макао, от миссионеров... Говорят, живописное место, - согласился Родригес.
Иноуэ покачал головой:
- Живописное? Я бы скорее сказал, удивительное. Бывая в Хирадо, я всегда вспоминаю одно предание... У князя Мацууры Такэнобу было четыре наложницы. Сгорая от ревности, они ссорились и враждовали друг с другом. Князю прискучило это, и он прогнал прочь всех четырех. Ах, впрочем, не подобает слушать подобные речи святому отцу, давшему обет безбрачия.
- Князь поступил весьма мудро.
Правитель держался непринужденно и Родригес вздохнул с облегчением.
- Вот как? Я счастлив слышать это из ваших уст. Хирадо... Нет, пожалуй, всю нашу Японию можно уподобить этому князю. - Иноуэ усмехнулся. - Испания, Португалия, Голландия, Англия - это ревнивые женщины. Они ссорятся и порочат друг друга, стремясь завоевать благосклонность мужчины, имя которому - Япония.
Слушая переводчика, Родригес начинал понимать, куда клонит правитель. Да, в речах Иноуэ, несомненно, была доля истины. В Гоа и Макао Родригесу не раз доводилось слышать рассказы об упорной вражде протестантских Англии и Голландии с католической Испанией и Португалией. Случалось, миссионеры из ревности воспрещали прихожанам даже разговаривать с реформатами.
- Если падре сумел оценить мудрость князя, он должен понять и нас. У сегуна было достаточно оснований запретить в Японии христианство. Согласитесь, это оправданный шаг.
Правитель испытующе посмотрел на Родригеса. Вкрадчивая улыбка играла на пухлом цветущем лице. У Иноуэ были непривычно светлые для японца, ореховые глаза и, вероятно, вычерненные, без единой седой пряди, волосы.
- Наша Церковь проповедует единобрачие, - с нарочитой шутливостью отозвался Родригес. - Когда у мужчины есть законная супруга, неразумно обременять себя наложницами.
- И, разумеется, супруга сия - Португалия?
- Нет, я имел в виду Церковь.
Выслушав переводчика, Иноуэ натянуто рассмеялся. Смех вышел громкий, визгливый, не подобающий возрасту; но в холодных глазах правителя не было даже тени улыбки.
- Я думаю, для мужчины, чье имя - Япония, будет разумней не связывать себя с чужестранками, а предпочесть ту, что одной с ним крови и знает его нрав и привычки. Вы не согласны, падре?
Священник прекрасно понял намек Иноуэ, но правитель вел беседу столь изящно и непринужденно, что Родригесу оставалось ответить такой же легкомысленной шуткой:
- Для Церкви важно не то, какой крови избранница а ее чувство к супругу.
- Ну что же... И все-таки супружество должно быть основано на взаимном влечении. Иначе оно принесет лишь страдания. У нас говорят: «Любовь уродливой женщины - тяжкая ноша...» - Иноуэ удовлетворенно кивнул, радуясь меткой метафоре. - Немало мужчин тяготятся докучливой страстью уродливых женщин.
- Правитель изволит сравнивать труд проповедника с докучливой страстью урода?
- Именно так. Но если вам не по нраву это сравнение, могу предложить иное. Женщина, не рожающая детей, - бесплодная женщина. В ней нет жизни. Она не должна вступать в брак.
- В том, что дерево христианства не приносит добрых плодов в Японии, повинны не мы, а те, кто стремиться разлучить жену с мужем, оторвать Церковь от паствы.
Переводчик запнулся, подбирая слова. Обыкновенно в эти минуты из тюрьмы доносилась вечерняя молитва. Однако сегодня стояла мертвая тишина. Родригесу вспомнилось сверкающее молчание после казни Тёкити, одноглазого, - такое же жуткое, но совсем не похожее на сегодняшнее. Труп его лежал на залитом солнцем дворе... Потом стражники потащили покойника к яме; кровавая полоса тянулась за ним... Возможно ли, чтобы приказ о казни отдал этот кроткий и добродушный старик?
- Вы, падре... Впрочем, не только вы - все католические священники, с которыми мне доводилось беседовать, не сведущи в наших обычаях.
- А любезнейший губернатор, вероятно, не сведущ в христианстве...
Они дружно рассмеялись.
- А ведь лет тридцать назад, когда я служил князю Гамо, мне тоже случалось просить наставлений у падре... - вздохнул Иноуэ.
- Что же переменилось?
- Лично я отвергаю учение Христа совсем по иным причинам, нежели большинство. Видите ли, я никогда не считал христианство злом.
Переводчик оторопело поднял глаза на Иноуэ, но тут же, справившись с замешательством, снова заговорил, подолгу раздумывая над фразой; Иноуэ, посмеиваясь, рассматривал чашу, где еще оставалось немного воды.
- Падре, подумайте над словами старого, мудрого человека. Навязчивая любовь уродливой женщины тягостна для мужчины. А бесплодная женщина не должна вступать в брак.
Правитель поднялся. Переводчик почтительно поклонился, стражник поспешил подать дзори
[34]
, и правитель Тикуго удалился, ни разу не оглянувшись. За дверью роились москиты, слышалось лошадиное ржание.