Все шторы в спальне раздвинуты, и в открытые окна течет послеполуденный свет и воздух, пропитанный запахом сирени. Сирень всюду — белая и бархатно-фиолетовая — в разнокалиберных вазах, расставленных на двойном комоде, некогда уставленном фотографиями Мэри и Шарлотты, на длинном чиппендейловском столе в простенке между окон, на складном столике в дальнем углу комнаты. Поскольку прогуляться по саду, пока сирень цветет, Шмидту не удастся, он велел Брайану срезать ветки и приносить в комнату, чтобы можно было любоваться ими и вдыхать их запах. Брайан принес обед, потом унес посуду, оставив Шмидту недопитую за едой бутылку «Гевюрцтраминера» и стакан. Шмидт попивал вино маленькими глотками, и оно постепенно туманило голову. Его состояние — вполне подходящее извинение дневному пьянству. Как говорит Брайан, «раз вы никуда не собираетесь, можете доставить себе удовольствие».
Едва Шмидт вспомнил эти слова, Брайан спросил: Альберт, не хотите посмотреть фильм? Я привез то, что вы хотели. «Леди исчезает» и «Как выйти замуж за миллионера».
[63]
Шмидт не хотел. Как не хотел ни читать, ни чтобы кто-нибудь почитал ему. Он хотел думать свои думы и пить вино, покуда не соскользнет в дрему, а там придет с работы Кэрри, примет душ; он услышит, как она плещется и напевает, потому что она специально оставит дверь открытой, и придет к нему в постель, свежая и слегка влажная, как африканская Венера, только что родившаяся из морской пены. Сломанные ребра и плечо нисколько не мешают их удовольствиям. Пока он дожидается Кэрри, выписанное хирургом болеутоляющее — приходится в оба смотреть за Брайаном, чтобы не запускал туда руку, — навевает Шмидту удивительные сны. Если раздавать такие таблетки за деньги, в два счета озолотишься.
Брайан принес трубочку с прозрачным шаром на конце, в котором, если подуть, танцуют маленькие голубые мячики. Дважды в час по пять минут Шмидт должен как следует дуть в эту трубку: ярмарочное развлечение должно предохранить левое легкое от нового коллапса. Легкое спадалось уже дважды: первый раз в Саутхэмптонской больнице, второй — уже дома, на попечении Брайана и к его к ужасу. Просто поразительно, насколько серьезно этот парень все воспринимает. Кажется, никогда Шмидт не был таким чистым, как теперь, когда его моет Брайан. Его жуткие пальцы умеют прикасаться деликатно. Может, он представляет себе Шмидта поломанной мебелью? Например, викторианским креслом-качалкой, которое купила на домашней распродаже и попросила починить хозяйка одной из доверенных присмотру Брайана дач. А может, Брайан «вылизывает» его, как машину? Шмидт решил, что, пожалуй, слишком плохо думал об этом парне, подозревая, что он может позариться на «перкодан». В других обстоятельствах — да, но грабить своего пациента он не станет. Это уже совсем другое дело. Когда в больнице Кэрри заверяла его, что Брайан будет полезнее любой сиделки и прекрасно позаботится о Шмидте, когда тот вернется домой, Шмидт первым делом подумал, что, пожалуй, сам того не желая, развил в ней способность к черному юмору. Брайан? ответил он. А почему тогда не бродяга? Ради тебя он восстанет из мертвых! От такой шутки она расплакалась, и Шмидт поспешил взять ее за руку и пообещал, что он возьмет, возьмет Брайана. Но Кэрри оказалась совершенно права. Парень может сделать великолепную карьеру в каком-нибудь гериатрическом центре — по данным «Нью-Йорк Тайме», у этого бизнеса практически неограниченные перспективы развития. Он пришел поговорить об условиях, пока Кэрри была на работе. Шмидт лежал один.
Альберт, сказал Брайан, я вам очень признателен. Я знаю, что не очень-то вам по нраву. Обещаю, что буду делать все как следует. Вот увидите.
Да, конечно.
Мне кажется, я многому могу у вас научиться, Альберт. Это как будто я снова вернулся в школу!
Да ну!
Я не шучу. Если вы позволите мне остаться в доме и после того, как поправитесь, я буду заниматься домом только за комнату. Я буду чинить все, что сломается, и делать, что захотите, в саду, на что не хватит времени у Джима Богарта. Если хотите, я останусь в комнате при кухне.
Ага! Шмидту и невдомек было, что он нанимает себе домашнего санитара. Довольно неожиданная замена Коринн в той комнате. С другой стороны, что Брайан ни собирался бы делать с Кэрри, он спокойно может делать это не только ночью, но и днем — пожалуй, днем это будет даже проще, поскольку ночью, как надеялся Шмидт, Кэрри будет занята другим в постели Шмидта.
Оставайся в комнате при кухне, пока я не поправлюсь, если я вообще поправлюсь! А там посмотрим. Я не могу заглядывать так далеко в будущее.
Шмидт уже начал уставать и подумывал, не позвонить ли дежурной сестре.
Знаете, Альберт, у нас с Кэрри больше ничего нет. Вы победили.
Шмидт несмело улыбнулся. Какая-то ловушка?
Я ведь сразу все понял, еще до того, как она переехала к вам. И это правильно. Мы-то с ней были просто ради секса. Я для нее ничего не значу. А на вас она крепко запала!
Может, так оно и было, может, так и будет, ответил Шмидт. Посмотрим. Поговорим об этом, когда Кэрри будет здесь.
Днем раньше этого разговора, перед тем как легкое Шмидта спалось, панически перепугав милую практикантку, которой никак не удавалось — был воскресный вечер — разыскать хирурга, Шмидта навестили Шарлотта с Джоном. Когда Шмидт спросил, из Нью-Йорка ли они приехали к нему, те ответили, что ночевали в доме. Пересчитывали серебряные ложки, подумал Шмидт. Как только он вышел из реанимации, они звонили, сначала говорила Шарлотта, потом Джон. Джон немедленно продемонстрировал, что работа в первоклассной нью-йоркской правовой фирме сделала его человеком, полезным в любых обстоятельствах.
Бродяга, которого ты сшиб, к приезду полиции и «скорой» уже умер. К счастью, вскрытие показало, что он здорово накачался. К тому же след протектора показывает, что ты ехал по своей полосе и с нормальной скоростью. Я поговорил с Винсом (один из старших партнеров «Вуда и Кинга», работавших по судам, в прошлом был прокурором), он не думает, что тебя в чем-нибудь могут обвинить. Но чтобы подстраховаться, мы наняли парня по имени Шонесси из Риверхеда. У него есть свои рычаги в суде.
Интересно, что же было в моей крови, думал в эту минуту Шмидт, могло ли так случиться, что мне не сделали анализ?
Рената звонила врачу, он сказал, что все будет отлично. Ушибов и разрывов нет. Мы приедем навестить тебя в воскресенье.
И приехали, точно вовремя. Ни цветов, ни чего другого, отметил Шмидт, чего баловать-то? А может, в своей семье такие сентиментальные жесты и не положены. С удовольствием он отметил, что кожа Шарлотты так и светится. Как же она хороша! Шмидт тут же сказал ей это и добавил, что с годами она все больше походит на свою двоюродную бабку, англо-ирландскую красавицу Марту. Не иначе, слово «англо-ирландский»
[64]
с его религиозным значением (если Шарлотта знала его!) оказалось некстати. Дочь сразу перешла к делу.