Остров Ее Величества. Маленькая Британия большого мира - читать онлайн книгу. Автор: Билл Брайсон cтр.№ 19

В Борнмуте много хорошего. Прежде всего море, которое весьма пригодится, если прогнозы о глобальном потеплении оправдаются, хотя пока я нахожу в нем немного проку. И еще есть густые парки, выступающие под общим названием «Сады удовольствий». Они делят городской центр почти пополам и предоставляют желанный отдых на долгом пути покупателям, перебирающимся из одного торгового района в другой. Хотя, конечно, не будь этих парков, путь не был бы столь долгим. Такова жизнь.

На карте парки когда-то назывались «Сад удовольствий низ.» и «Сад удовольствий верх.», однако муниципалитет или иные борцы за добродетель уловили неблагоприятный намек в опасной близости «низ.» и удовольствий и добились удаления низости с городских планов, так что теперь там фигурируют «Сад высоких удовольствий» и просто «Сад удовольствий», а сторонники лексических извращений оттеснены на пляж, где могут вволю обнажаться и качаться на волнах.

Заранее познакомившись с претензией Борнмута на светский тон, я, приехав сюда в 1977 году, ожидал найти английский вариант Бад-Эмса или Баден-Бадена: наманикюренные парки, оркестры под пальмами, пижонистые отели, где служители в белых перчатках надраивают медяшки, стайки пожилых дам в норковых манто, выгуливающие крохотных собачонок, которым до смерти хочется дать пинка (сами понимаете, не из жестокости, а от простого честного желания посмотреть, высоко ли полетят). С прискорбием сообщаю, что почти ничего из перечисленного там не нашлось. Парки были хороши, но вместо сверкающих огнями казино и прекрасных курзалов в них попадались лишь маленькие эстрады, занятые сборным духовым оркестриком с оркестрантами, наряженными как автобусные кондукторы, да шарики из цветного стекла со свечками внутри, которые, надо полагать, зажигались тихими летними вечерами и тогда преображались в ярких бабочек и прочие волшебные видения, украшающие ночь здоровыми радостями. Точно не скажу, потому что сам я никогда не видел их горящими, и к тому же склонность местной молодежи срывать их с подставок и швырять друг другу под ноги забавы ради скоро привела к тому, что конструкции эти были разобраны и сняты.

Я прошелся через парк удовольствий («низ.») к информационному центру для туристов на Уэстовер-роуд, чтобы узнать, нет ли у них в запасе других развлечений — и не узнал, потому что вся информация, кроме вывешенной на доске объявлений, стала платной. Конечно, я рассмеялся им в лицо.

На первый взгляд казалось, что центр города не изменился, на самом же деле прогресс и муниципальный совет всюду делают свое дело. Крайстчерч-роуд — главная улица, проходящая через весь город — стала пешеходной зоной и украсилась любопытной конструкцией из стекла и стали, напоминающей предназначенную для гигантов автобусную остановку. Два торговых пассажа принарядились и превратились в «Макдональдс», «Уотерстоун» и «Диллон», а также пару заведений, меньше отвечающих моим персональным запросам. Однако по большей части прежнее просто исчезло. Универмаг «Бил» закрыл свой отличный книжный отдел, «Дингл» избавился от закусочных, а «Билсон» — еще один универмаг — совсем пропал. Пропал и магазин заморских товаров, и — что больше меня огорчило — изящная маленькая булочная, а с ней исчезли — увы, увы! — лучшие в мире сахарные пончики. Обнаружились и перемены к лучшему: на улице не было ни соринки, а в былые времена Крайстчерч-роуд напоминала большую открытую помойку.

За углом от исчезнувшей старой булочной, на Ричмонд-Хилл, стоял роскошный, с легким налетом арт-деко, офис «Борнмут Ивнинг Эхо», в котором я два года проработал младшим редактором в комнате, взятой прямо из романа Диккенса — неряшливые кипы газет, сумрачное освещение, два ряда сутулых спин за письменными столами, и все купается в угрюмом, мучительном молчании. Тишину нарушали только скребущие по бумаге карандаши да тихий щелчок, когда минутная стрелка стенных часов перескакивала на следующее деление. Теперь я, завидев с противоположной стороны улицы окна своей старой конторы, слегка вздрогнул.

После свадьбы мы с женой на два года вернулись в Штаты, чтобы я мог закончить колледж, так что «Эхо» оказалась не просто моей первой работой в Британии, но и первой взрослой работой, и все два года, пока служил в газете, я постоянно чувствовал себя подростком, изображающим взрослого. Этому ощущению способствовало, несомненно, то обстоятельство, что мои сослуживцы вполне годились мне в отцы — все, кроме пары мертвенных фигур на дальнем конце комнаты. Те вполне годились в отцы остальным.

Я занимал место рядом с парой добродушных и знающих людей. Звали их Джек Страйт и Алан Брук, и оба все эти два года спокойно и терпеливо объясняли мне смысл термина «sub judice» [16] и существенную разницу, которую английская юриспруденция проводит между понятиями «угнать машину» и «украсть машину».

Ради моего же блага мне по большей части доверяли редактировать лишь сообщения Гильдии горожанок и Женского института. Мы ежедневно получали от них целые пачки сообщений, все написанные будто одним и тем же беглым почерком и повествующие об одинаково занимательных событиях: «Весьма увлекательно прошла демонстрация искусства создания теней животных, проведенная мистером Артуром Смотом из Поксдауна», «Миссис Ивлин Стаббс почтила избранных гостей весьма увлекательной и забавной речью о недавно перенесенной ею операции по гистерэктомии», «Миссис Труп не смогла выступить с запланированным докладом о воспитании собак, поскольку недавно трагически пострадала от зубов своего мастифа Принца, однако миссис Сметвик удачно заполнила пробел жизнерадостным рассказом о своем опыте выступления в качестве вольнонаемной органистки на похоронах». И так лист за листом: благодарности, просьбы о финансовой поддержке, долгоиграющие рассказы об удачных распродажах старья и утренниках с кофе, подробные списки всех, кто принес свое угощение, с непременным упоминанием, как те были восхитительны. Никогда, ни до, ни после, дни мои не тянулись столь долго.

Помнится, окно можно было открыть только с помощью длинной палки. Каждое утро в начале рабочего дня один из редакторов, такой дряхлый, что едва мог удержать в пальцах карандаш, начинал скрести ногами пол в усилии отодвинуть кресло от стола и выбраться из-за него. На борьбу с креслом у него уходило около часа, и еще час — чтобы шаркающей походкой одолеть несколько футов до окна и открыть его с помощью палки. Еще час требовался, чтобы прислонить палку к стене и прошаркать на свое место. В тот миг, когда он оказывался за своим столом, сидящий напротив вскакивал, шагал к окну, захлопывал его палкой и с вызывающим видом возвращался к себе, после чего первый старикан молча, стоически начинал заново процесс отодвигания кресла. Так продолжалось каждый день зимой и летом все два года.

Я ни разу не видел их обоих за работой. Старший, понятно, и не мог работать, потому что весь день, кроме нескольких мгновений, уходил у него на путешествия к окну и обратно. Второй же просто сидел, посасывая незажженную трубку, и довольно ехидно поглядывая на меня. Каждый раз, как наши взгляды встречались, он задавал мне какой-нибудь таинственный вопрос по поводу Америки.

— Скажите, — говорил он, — правда ли, что Микки Руни, как я читал, так и не осуществил брачных отношений с Авой Гарднер? — или: — Я часто задумывался, и вы, возможно, сумеете мне ответить, почему гавайская птица нуа-нуа питается исключительно моллюсками с розовыми раковинами, хотя моллюски с белыми раковинами встречаются чаще и не менее питательны?