Дольче агония / Dolce Agonia - читать онлайн книгу. Автор: Нэнси Хьюстон cтр.№ 21

— Диковинная штука. — Брайан еще подбавил жару. — Вилы буквально протаранили его череп. Четыре зубца прошили ему мозг насквозь.

— Снимок выглядел впечатляюще, — нежным голоском вставила Бет.

— Да уж! Блиц со скрежетом зубовным! — хмыкнул Брайан, чем испортил эффект ее последней реплики.

— Верно. — Бет, не разжевывая, заглотала новую порцию фарша и врезала мужу локтем в бок. — Само собой, по рентгеновскому снимку многое узнаешь. У того типа было семь или восемь пломб. Иначе говоря, он свое тело поддерживал в надлежащей форме. Изрядную сумму на это потратил. Хочется, чтобы твои зубы служили тебе долго. А потом в один прекрасный день нахамишь кому-нибудь сверх меры, тут тебя и…

— Кто-нибудь читал последнюю вещь Филиппа Рота? — спрашивает Хэл, ему не по себе от этой болтовни о зубах.

— Это мне напоминает одною субъекта, которого как-то раз довелось защищать, — снова встревает Брайан.

— Ах, Брайан, ты опять про свою историю с ножом! — перебивает Бет. — Она же всем давно известна.

— А вот я ее не знаю, — возражает Чарльз, которого недавняя телефонная баталия с Мирной сделала сверхчувствительным ко всему, более или менее напоминающему женскую спесь. — Что там случилось с ножом?

— Ну, тогда изложи сокращенную версию, — с тяжким вздохом соглашается Бет.

И Брайан с удовольствием пересказывает случай с одним коммивояжером, которому нервный клиент всадил нож в череп вертикально, от родничка до подбородка. Но клинок чудесным образом прошел меж двух полушарий мозга, и человек выжил без иных последствий, кроме легкого заиканья. Он притянул обидчика к суду на том основании, что, утратив бойкость речи, не мог больше работать по специальности.

Все смеются, за исключением Хлои, она же резко встает и выбегает из комнаты. Слышно, как она быстрым шагом взбегает по лестнице.

— Я что-то не так сказал? — спрашивает Брайан. Гул в правом ухе становится назойливей, так с ним всегда бывает в минуты смущения.

— О, не беспокойтесь, ей, наверное, просто захотелось поглядеть, как там бутуз, — отзывается Хэл.

Поскольку Хлоя никогда не рассказывала ему о своем брате, Хэл не может догадаться, каково ей слушать про ножи. А так как о своем пристрастии к кокаину она с ним тоже не говорила, у него и в мыслях нет, что его супруга сейчас готовит себе понюшку в ванной на втором этаже. В прошлом Хлои много есть такого, о чем она умолчала и не расскажет никогда ни Хэлу, ни кому бы то ни было другому.

— Но его было не слышно, он не звал! — замечает Патриция.

— Возможно, у нее чувствительный желудок, — говорит Рэйчел.

— Да, — кивает Дерек, — тут никогда не знаешь. Мозги, протыкаемые ножами и вилами, для Дня Благодарения, пожалуй, не самая подходящая тема.

— О’кей, — роняет Брайан. — Весьма сожалею. (Да, им бы лучше сменить пластинку. Он предпочитает думать о чем угодно, лишь бы не о досье, переполняющих его письменный стол и этажерки, об этой мрачной надобности осмыслять однообразную череду грабежей и неплатежей, убоев к мордобоев, изнасилований и делишек с наркотиками — Боже ты мой, травка, порошок, сплошные мокрые дела, вечная похабщина, истощенные больные лица, блуждающие взгляды, трясущиеся руки, злобные голоса, скамья подсудимых, судейский молоточек, «дамы и господа присяжные» — и его собственные усилия объяснить, растолковать, умерить неразбериху, положить предел страданиям, не дать смести все границы, оберегающие личность и собственность: вот это ваше, а то — нет, не трогайте, не врывайтесь, не режьте, не грабьте, а беда наперекор всем его заклинаниям остается глухой, она все растет, перехлестывает через край, и нет конца, запреты рушатся, барьеры ломаются, поруганные супружеские узы, расколотые черепа, взломанные замки, высаженные окна… Не далее как сегодня утром в комиссариате Роксбери судебно-медицинский эксперт показал ему хлопчатобумажный спортивный свитер с эмблемой «Харлей-Дэвидсон», кровавое пятно там, где сердце, еще было влажно: пуля прошила голову орла, вышитого на спине, жертве было шестнадцать лет, а его убийце, клиенту Брайана, семнадцать. «The Legend Lives On» [26] , — провозглашал свитер: да, спору нет, легенда еще жива, только парень-то мертв, а у Брайана нет даже права скорбеть о нем, в такие моменты ему приходится шутить, иного не дано, только так и можно выжить, совершенно так же, как зубоскалят, сравнивая фотографии кровавых брызг, вставленные в рамочки и развешанные в коридоре, с «Кувшинками» Моне, или как хохмят, спрашивая служителей морга, какой породы нынче вывелись черви — прыгучие или ползучие?)

— Ах! Как это чудесно — иметь малыша! Завидую вам, — вздыхает Бет. — Я иногда в перекур возьму да и забегу в родильное отделение, только чтобы поглядеть на малышей. Это меня сразу успокаивает. Как бы сказать… ну, такое чувство, что каждый из них — совершенное чудо, сама надежда…

— Ты права, — отзывается Шон. — Диковинная это штука — наблюдать вечное обновление надежд. Как только людям удается не замечать, что их судьбы всегда принимают одну и ту же форму: подъем, вслед за ним упадок… Апогей в среднем приходится на… гм… годика этак на три?

— Ты положительно стремишься угодить в ад, не правда ли, Шон? — Бет дарит ему прелестнейшую из своих улыбок. — И утащить вслед за собой в бездну как можно больше народу. Ты ни во что не веришь.

— Ну конечно же верю. — Шон пожимает плечами. — Верую в Пачуля.

— Нет, я понимаю, что он хочет сказать, — спешит Рэйчел на помощь Шону. — Бывают дни, когда у меня тоже глаза бы не глядели на молодняк. Особенно на их скопления.

— Зависть берет, да? — спрашивает Кэти.

— Нет, — говорит Рэйчел, — не то. Все дело в их… наглости. Они готовы занять все места в кафе, в бистро, придешь, а они тут как тут со своими громкими, грубыми голосами, от них так и шибает тестостероном и готовыми понятиями: «Мир принадлежит нам!», а ведь сами-то ничего, ничегошеньки о нем не знают! — И мысленно продолжает: Шопенгауэр был прав. В том, что у Жизни своя власть, свои требования. Новое, как некий асфальтовый каток, приходит и в своей полной невинности весело давит старое. Так всегда было и всегда будет, какими бы упованиями и мнениями ни жила та или иная эпоха.

— И все-таки, — настаивает Кэти, — я уверена: по крайней мере отчасти досада на молодежь порождается тем, что собственная юность прошла. Стареть — ведь это ужасно. — А ты никогда не будешь старухой, мама, думает она про себя. Ты останешься молодой навсегда.

— Ужасно? Почему же? — вопрошает Шон. — Просто умираешь, и все.

— А мой сын боится старости, — в один голос с ним говорит Патриция.

— Ваш сын! — изумляется Чарльз. — Сколько же ему лет?

— Девять.

— Ему девять, и он боится постареть?

— Ну да. Он говорит, что не хочет переходить на двухзначное число лет. Что он и так уже достаточно вырос. Что предпочел бы на этом остановиться.